Гера Фотич - Подонок [Авторский сборник]

Я не пытаюсь нырять из одного ряда в другой — не тот тоннаж. Зато уж подрезать меня не так-то просто. Рискнувший страху не оберется! Медленно подъезжаю к очередному перекрестку.

Под косым углом вливается проспект Бакунина. Я называю его «хамским». Он слишком широк там, где примыкает к «главной». И его второстепенность совершенно ничего не значит для едущих по нему наглецов. Вот и опять, черное купе Опель — Астра успело проскользнуть под бампером моей машины. Оглянувшаяся с водительского сиденья блондинка благодарно махнула мне рукой. Не стоило! Я ее не пропускал. Ей просто повезло.

Обратил внимание, что лицо у нее живое, немного заостренное, с яркой очаровательной улыбкой. Еще не успело мумифицироваться глянцем высокой моды, как у большинства современных девушек.

С чего они взяли, что физиономия с выражением презрительной недоступности и недовольно-обиженной вывернутой вниз улыбкой привлекает мужчин? Быть может, девушки подсмотрели его у сорокалетних звезд, которым до смерти надоели поклонники и папарацци?

Вдобавок к этому, так сожгут лицо в солярии, что оно вместе с застывшим на нем выражением, становится похожим на индейскую маску, с нанесенным на нее тотемом. А потом с недоумением ждут, что мужчины будут стоять в очередь на покорение этакого языческого истукана!

…Перед площадью мы оказались на соседних полосах, и она снова мне улыбнулась. Я разглядел ее лучше. На вид лет двадцать пять. Волосы средней длины, похожие на приготовленную для плетения выстеганную солому, слегка взлохмачены. Наверно, от частого верчения головой в разные стороны. Небольшой остроконечный носик и броские глаза с прищуром.

Поведение адекватно — никакого эпатажа. Похоже, провинциалка.

В старые времена ее бы не пустили в хозяйский дом дальше кухни. Жила бы в подклети. Теперь все переменилось. С помощью макияжа и фотошопа из кривоногих и тупорылых мартышек делают чувственных красавиц — принцесс. Надо иметь большой опыт, чтобы разглядеть их природные черты на фотографии в глянцевом журнале. Да они верно и сами перестают их помнить.

Эта вроде ничего — только самоуверенная больно. Повернув голову, она узнала меня. Ах, какая улыбка у нее. Наглая, дерзкая, самовлюбленная. Превосходная улыбка. А приоткрытый рот просто завораживает — хочется протянуть руку и провести пальцем по ровненьким хрусталикам зубов. Жаль, из моей кабины не дотянуться. Успел заметить маленькую складку под носиком, когда улыбалась во весь рот. Пожалуй, она бы хозяину своему тоже приглянулась, не сдержался бы на беду супруге.

Ну вот, она застряла на светофоре. Мой ряд поехал, а ее черненький Опель остался позади. Успел заметить, как она мажет свои губы белой палочкой с красным наконечником, приблизив лицо вплотную к центральному зеркалу заднего вида.

В последнее время на Опель-Астра пересело большинство негодяев. Маленькие, юркие, с мощными двигателями, они вполне подходят для того, чтобы сделать мелкую пакость и смыться.

Выезжаю на площадь Восстания. Впереди не торопливо переваливаясь, едет серебристый джип. Знает себе цену. Показывает левый поворот и останавливается перед Лиговским. Еду за ним, слегка приняв вправо, на случай если он решит развернуться — уж больно он медлит. Останавливаюсь почти впритык.

И тут нарисовывается она. Очаровательная блондинка на Опеле. Всовывает нос своей машины прямо под мой капот с левой стороны, отжимая меня вправо от джипа. Глядит мне в глаза и улыбается немного надменно и пренебрежительно. Последнее, видимо, относится к моей автомашине. Что-то сказала и снова отвернулась к своим приборам на торпеде. Может, извинилась? Не успел переспросить.

Я разглядел сверху ее ноги. Короткая белая норковая шубка разъехалась внизу, обнажив кусочек желтого, как лимон, платьица и две атласные бежевые ляшечки, растекшиеся по сиденью, переходящие в ровные округлые коленки. Они мне нравятся. Впрочем, как и вся она. Я уже ее хочу.

Пока она еще не успела заглянуть в мои глаза, продолжает крутить головой. Распущенные волосы беспорядочно ложатся то на глаза, то на уши. Представил, как ее голова крутится по подушке, а я, наклоняясь к ней сверху, подкладываю правую ладонь под затылок, крепко сжимаю пальцами ее шею, преодолевая вялое сопротивление…

…Из-за джипа она не видит, что перед ним стоит красная импортная подметально-уборочная машина (ПУМ) с небольшой желтой мигалкой. Что она делает здесь в снег? Ни одной снегоуборочной. Еще бы поливалки выпустили каток залить на площади.

Загорается зеленый светофор. ПУМ трогается. Поворачивает на Лиговский проспект и занимает крайний левый ряд. Джип, как я и ожидал, резко разворачивается и уходит обратно на площадь. Я отворачиваю вправо и давлю на газ, чтобы перестроиться в соседний ряд. Опель, радуясь исчезновению джипа, срывается с места. Но тут же нарывается на проблесковый маячок. Визг тормозов и девушка уводит машину правее. Пытается проскочить под моим грузовиком, надеясь, что ПУМ успеет проехать вперед.

«Это уже слишком», — думаю я, и не торможу. В этот момент чистящий монстр просто останавливается и включает аварийный сигнал.

Блондинка оказывается перед выбором. Бронетанковый вид иностранного уборщика с желтым мигающим огнем, видимо, страшит ее сильнее и она, уходя от столкновения с ним, берет правее.

Удара я не чувствую, только негромкий скрежет металла о левый край моего бампера. Торможу. Не открываю свою дверь, боясь поцарапать крышу «Опеля». Молча наблюдаю через стекло за происходящим.

Теперь мы познакомимся с тобой поближе, — думаю я.

Девушка выскакивает почти сразу. Резко распрямляется, вылезая из авто, словно мгновенно надуваемая резиновая куколка. Это получается у нее очень складно, словно она с малых лет занималась гимнастикой. Выпрямившись во весь свой небольшой рост, она гордо поднимает голову вверх, устремляя в меня надменный взгляд. Разводит полы шубы, уперев кулачки в бока, выставляет вперед обтянутый желтым платьем крепкий животик.

Я в восторге — он похож на марокканский лимончик. Вообще мне нравится, когда он слегка выпячен. У нее именно такой. Хочется погладить его рукой, чтобы потом скользнуть вниз, туда, откуда берут начало ее стройные шпаги.

Вот она, деревенская стойка, — подумал я, — сейчас она откроет рот и вытошнит на меня все речевые обороты, собранные ее предками на покосах и прополках, которыми славится их дивный край.

…Она щурит глаза, и я вижу, что они маленькие, как пуговки, но подведены почти до краев низко опускающихся бровей.

«Провинция», — подумал я, вспомнив любимую фразу моей дальней родственницы, коренной петербурженки, которую та произносила с мелодичной грустью: «Девушку из деревни забрать можно, а деревню из девушки — никогда!»