Ханс Хенни Янн - Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

— Тогда что тебя удерживает в сомнительной гостинице, где оказывают протекцию убийцам и линчевателям? — крикнул я.

Он посмотрел на меня долгим растерянным взглядом.

— Ты возводишь между нами стены, которые потом не сумеешь разрушить, — сказал я с угрозой.

На сей раз он мне ответил:

— Я не могу оплатить гостиничный счет. Я живу там как заложник за наши долги. Договор, который я вынужден был заключить, чтобы мне отдали Эгеди, сожрал весь капитал, заработанный мною на торговле.

— Так это единственная причина? — спросил я с облегчением.

— Я ведь обязался оплачивать расходы на наше содержание, — прибавил он.

— Счет, предъявленный хозяйкой, я вчера оплатил, — сказал я. — Тебе остается лишь перенести сюда свой багаж.

Он хотел сразу отправиться за вещами. Я его удержал.

— Я возмещу тебе потерю твоего оборотного капитала, — сказал я.

— Я не приму от тебя деньги, — возразил он. — Сумма большая. Я заплатил слишком дорого. Это было свободное решение. Мы не должны притрагиваться к твоему основному капиталу. Я начну заново. Что будет нетрудно: ведь я уже приобрел репутацию, которая и без звонкой монеты чего-то стоит.

Он вышел из комнаты.

Мы провели тот день, строя различные планы и вновь их отбрасывая. А с наступлением темноты залегли в засаду возле дома господина Фридриха. Эта затея ничего нам не принесла. Штормовой фонарь всю ночь горел на обнесенном дощатым забором дворе. Мы видели его слабое сияние через щели между досками и — в виде отблеска — на серо-мерцающей побеленной стене. Наверное, женщина всю ночь сидела на стуле под открытым небом и несла свою вахту. Другой пищи для нашей фантазии не нашлось. Мы, словно одержимые, повторяли одно и то же три ночи подряд. В дневное время тоже шныряли, выдохшиеся и боязливые, вокруг дома. Мало-помалу в нас угасала надежда, что мы снова увидим Эгеди. Что девочка убежала в горы к своему родному отцу и что оба они, почуяв опасность, двинулись дальше, через пампасы, в леса, занимающие миллионы квадратных километров: эта версия теперь казалась нам наиболее вероятной. Мне она внушала такую же безутешную тоску, как если бы линчеватели убили мою возлюбленную. Мне казалось, я вижу вдали поросшие лесом горы, этих могучих врагов, мобилизованных самими богами. Непроходимые долины. Неприступные утесы. Чудовищную западню из дикой растительности, где меня схватит лесная болезнь {131} , если я наберусь смелости и попытаюсь проникнуть туда.

— Почему, — жаловался я, — Эгеди исчезла? Почему потоки событий повторяются? В один из дней она была у меня. Мы с ней радовались друг другу. А уже на следующий день она убежала — испуганная нападением, избитая, раненая. Я видел, как она исчезла. Но не понял, куда она делась. Не сумел догадаться о ее намерениях. Я был слеп, я был глух, лишен обоняния и всякого чувства, я не нашел никаких следов. Я был одиноким никчемным человеком в человеческом потоке — на улицах, не имеющих ориентиров, в городе, построенном из вражды {132} .

Тутайн ответил очень мудро:

— Число носителей судьбы столь велико, что повторения совершенно неизбежны. Природа стремится к безграничному многообразию; она ненавидит одинаковость двух структур, или сил, или событий и приправляет изменениями любую ситуацию. Однако она не справляется с тем множеством судеб, которым должна дать предназначение. Поэтому она формирует типы: каждый тип состоит из форм, или явлений, или событий, имеющих между собой приблизительное сходство. Абсолютное сходство, похоже, не встречается никогда: такого вечные законы устыдились бы. Но благоприятствование — когда кто-то или что-то становится избранником — встречается нечасто. Такое бывает редко. Для этого требуется слишком много причин и предпосылок. Если речь идет о человеке, то требуется даже видимость, будто он располагает свободой воли. Хотя на самом деле в свободной воле ему отказано. Его решения ему не принадлежат. Они — достояние конкретного часа, они предопределены внутренней структурой задатков этого человека, состоянием его здоровья, соответствующей фазой душевного подъема или, наоборот, временного ослабления уверенности в себе. Усталость и бодрость значат больше, чем мы готовы признать. Природа — для всех своих целей — всегда держит наготове десять тысяч гениев; большинству из них она позволяет деградировать, так их и не использовав.

— Где ты это вычитал? — спросил я.

Он ответил:

— Не помню. Конечно, я не пришел бы к таким мыслям без какого-то стимула. Я, впрочем, уступил соблазну и заговорил не о том, что собирался тебе сказать. Я ведь понял, куда ты метишь своей жалобой: Эллена однажды исчезла чуть ли не у тебя на глазах, а теперь ей в этом подражает Эгеди. Или… мы тут имеем дело с удвоением одной исходной ситуации. И твоя боль тоже удвоилась. Ты видишь себя повисшим в сети, как трепыхающаяся рыба. Ты считаешь, что негритянка безвозвратно пропала, потому что безвозвратно пропала Эллена. И все-таки тебе придется признать, что такой вывод основан на ошибочных допущениях. Эллена мертва, она опустилась на дно океана вместе с «Лаис». За это я могу поручиться. Это достоверный факт. Случившийся по моей вине. Однако нет никого, кто бы сказал тебе что-то достоверное о судьбе Эгеди. У меня, во всяком случае, нет о ней сведений, выходящих за пределы того, что знаешь ты сам. И все же наши теперешние предположения не такие мрачные, какими были твои в тот момент, когда затонул деревянный корабль. Сейчас речь идет лишь о твоей печали из-за того, что Эгеди оказалась вдали от тебя. Наверное, тебя терзают чувства гнева и жалости, потому что девочка подверглась жестокому избиению. Но собственная судьба Эгеди могла — в результате этого навязанного ей переживания — обратиться ко благу. У нас с тобой сложилось впечатление, что дело, которым занимается господин Фридрих, — неблаговидное. Мы думаем, что преклонение Эгеди перед этим человеком основано на ошибке. Что ее обманули — дабы она, испытывая мнимое удовлетворение, с улыбкой ступила на путь принесения себя в жертву. Допустимо считать, что мы были мягкими орудиями ее обучения, за что даже заслуживаем скромную похвалу. Во всяком случае, ущерб, который Эгеди понесла, невелик. От ее предназначения — быть существом женского пола — девочку все равно не спасла бы никакая сила земного мира. И если случайное плетение из поверхностного счастья с тобой и нападения линчевателей привело Эгеди к отчуждению от господина Фридриха — это для нее явный выигрыш. Собственный ли звериный инстинкт и внезапное чувство стыда подтолкнули девочку к поискам настоящего отца, или отец сам прибегнул к жестокому наказанию, чтобы вернуть себе дочь, — в том и другом возможном варианте событий следует видеть путь к улучшению ее судьбы.