Алексей Слаповский - Чудо-2018, или Как Путин спас Россию

В нем за эти дни произошли разительные перемены. Сначала он воспринимал происходящее растерянно. Да, участвовал в ежевечерних дебатах с участием Синистрова, Лары, Мечникова, Федора и Маши, видел, как все чаще и чаще в интернете мелькает его имя, именно его, а не однофамильцев, но ему казалось, что происходит это как бы не с ним. Какие-то мысли тяжело ворочались в его голове, которая представлялась Андрею Петровичу в это время запущенным складом, где все ящики и банки перепутаны; он пытается привести все в порядок и не может. Легко, когда на склад поступает, к примеру, пять, семь, пусть даже двадцать видов продукции. Все запросто сортируется по группам, по своим местам. А когда каждый продукт в своей упаковке, каждая мысль в своей оболочке, и их сотни – как распределить? Да еще выясняется, что мысли цепляются друг за друга, не растащишь, а при попытках отделить, рассыпаются в руках. То есть, опять же, в голове.

Это было состояние, близкое к болезненному, а тут он и вправду приболел чем-то вроде простуды на нервной почве.

Болея, продолжал думать.

И как-то вечером позвал Людмилу:

– Обсудить надо кое-что.

Людмила только что пришла с работы, ее пристроил к себе продавщицей муж двоюродной сестры, владелец трех процветающих кондитерских. Она старалась, трудилась с утра до вечера и очень уставала.

– Как ты? – спросила она. – Таблетки пил?

– Да. Я вот что хотел…

Семенов запнулся. Он понял, что стесняется говорить с женой по душам. Не было у них это в обычае, все больше по быту и по обыденности.

– Ужинал? – спросила Людмила.

– Нет, но потом. Ты послушай.

– А я съем чего-нибудь. Там перекусывала, конечно, но все сладкое да мучное, хочется попроще – картошки, что ли, пожарить? Будешь картошку?

Людмила тоже стеснялась, она никогда не видела у мужа такого взгляда – смущенного, робкого, будто у мальчика, который решился спросить у мамы, как дети родятся.

– Буду, буду, – сказал Семенов. – Ты послушай.

– Давай потом. Поедим, и тогда.

– Нет, сейчас. Ты заметила, что в нашей жизни, Люся, давно нет ничего удивительного?

Людмиле стало совсем не по себе, она и не помнила уже, когда муж называл ее Люсей. Людмила обычно. Или – Люда.

– Как же ничего? Вон какая глупость вышла с этим кандидатством твоим.

– В глупости как раз ничего удивительного. Глупость – штука ежедневная. Я про другое. Скажи, ты хотела в детстве чего-нибудь… Ну, чего не бывает или бывает редко. Ну, королевой красоты, что ли, стать?

– Кто б меня в королевы взял?

– Почему же, ты была… Да и сейчас…

– Не мечтала я об этом. Мечтала школу хорошо закончить, образование получить, замуж выйти, ребенка родить. Все сбылось.

– И ни о чем таком больше?

Людмила помолчала, вспоминая – захотелось угодить мужу. И призналась:

– В школе сочинение писали на тему, кто кем хочет быть. И я написала, что космонавткой. Ну, космодром же не так далеко, иногда даже слышно, вот и пришло в голову. Что будто бы хочу. Пятерку поставили, космонавткой хотеть быть – правильно, учительнице понравилось. А на самом деле я бы со страха умерла сразу же.

– А я мечтал машину времени изобрести. И путешествовать на ней.

– К динозаврам?

– В том числе. Вообще думал, что буду путешественником. А получилось, что засел на складе – и все. Но даже не в этом дело. Дело в самом человеке. Он и сидя на месте может себя удивить.

– Ты и удивляешь. Фигурки вон какие интересные вырезаешь. На целый музей хватит.

– Я не об этом. Похоже, из этой чепухи с выдвижением какого-то Андрея Семенова может получиться серьезное дело. Выдвинуть могут не кого-то выдуманного, а меня.

– Уже выдвигали. Нас обоих с работы уволили, забыл? Хочешь, чтобы из жизни уволили вообще?

– Перестань, не те времена.

– Времена всегда те. Ты температуру мерил?

– У меня не бред, Люся. Если меня всерьез выдвинут, я соглашусь.

– Ох, – сказала Людмила и взялась за сердце.

Она сразу, в одну секунду поняла все, что произошло с мужем. И поняла, что его решения не перебороть. И ей стало страшно. Надо, надо, надо его отговорить – но как, чем, какими словами? Нет таких слов, не отговоришь, не свернешь, хоть умри вот здесь.

– Ничего, Люся, – Андрей Петрович взял своей горячей рукой ее ледяную руку. – Мне тоже страшно было. Две ночи уснуть не мог. Не просто страшно – жутко. Это ведь какая ответственность! Не консервы по полкам расставлять. Но я могу. Должен. Люди сами плохо что понимают, им пример нужен.

– Чего пример?

– Ну… Удивительного поступка, так скажем.

– А толку, Андрюша? Ну, поудивляются – и все. Долго удивляться никто не может. Как папа мой говорил, царство ему небесное, сколько ни пей, всю жизнь пьяным не будешь, придется перестать.

– Он не перестал.

– Он жить перестал.

– Нет, Люся, плохое сравнение. Конечно, согласен, все проходит, но есть вещи, которые не забываются. После которых уже не так живешь, как раньше. Я вот уже – не так живу.

– Само собой – болеешь.

– Я о другом.

Людмила понимала, что о другом, но все надеялась как-то свести на простое и понятное.

– Так будешь ли картошку ли или чего ли? – спросила с подчеркнутым серманкульским рассыпчатым говором, характерным для окрестностей Северного Казахстана и Южного Урала. Нарочно так спросила, чтобы развеселить мужа.

И тот понял, улыбнулся благодарно:

– Еще как буду. Отболелся – аппетит належал.

После этого разговора Семенов несколько дней сидел и что-то писал. Со своей командой (так назвал инициативную группу Синистров) не встречался. Встревоженные Алексей и Лара, заглянули, спросили, чем занят.

– Тезисы пишу.

– Посмотреть бы. Может, что посоветую, – предложил Синистров.

– Я сам.

– Смотри, Андрей Петрович, это ведь не просто речь, это предвыборная речь. Надо коротко, доступно, ярко.

– Уж как получится.

Получилось то, что вошло историю, что было заснято десятком телефонов и камер, текст известен большинству, но все же мы вставим его тут для полноты картины, чтобы не шмыгать по ссылкам, учитывая, что немало левых вариантов, некорректных, с пропусками или вставками, есть и пародийные, свидетельствующие о популярности этого текста, ставшего почти фольклором.

РЕЧЬ АНДРЕЯ СЕМЕНОВА

Дорогие мои! Я долго думал и вглядывался, и понял, что все устроено так, что от нас ничего не зависит. Или очень мало. Я имею в виду не жизнь обычную и личную – семья, работа, отдых. Тут мы еще как-то справляемся. Но наша обычная и личная жизнь зависит от жизни общей, жизни большой. И признаем честно, мы для этой большой жизни – пустое место. Нас как бы и нет. Вы скажете: генерал, когда приказы отдает, солдат не спрашивает. Надо – значит надо. Но тогда у меня вопрос: разве у нас война? Вы скажете – нет. А я скажу – уже идет, только вы не замечаете. Не в Сирии, не в Украине, у нас, тут. Каждый день. За власть, за деньги. С кем? Я думал – с нами. Нет. Нас союзниками сделали. Они воюют друг с другом, а мы помогаем. Чем помогаем? Да уже тем, что ни в чем не участвуем. Я предлагаю поучаствовать. Поэтому выдвигаюсь. Хочу избраться. Зачем мне это надо? А я только на время. Чтобы упразднить пост президента и предложить избирать председателя правительства. В чем разница? Председатель – слово наше, отечественное, хорошее. Главное, четко прописать, что может, что не может. Проще говоря, ограничить полномочия. И никаких хитростей насчет сроков – вроде того, по шесть лет можно быть, но не больше, чем по два раза подряд. Подряд, вот в чем хитрость. А с перерывами – хоть сколько. Это разве правильно, когда закон под одного человека придуман? Неправильно. Два срока по четыре года, и не подряд, а вообще. И закрыть этот вопрос навсегда.