Петр Хотяновский - Грязная Сучка

Этот факт он считал бесспорным доказательством причастности Рынды к святым деяниям Юродивого, и на этом основании предлагал канонизировать их обоих. Среди прочего, Бакалавр нарисовал на листе бумаги проект их совместного памятника: чуть наклоненная, устремленная в небо бронзовая фигура Юродивого левой ногой опирается на спину собаки, на голове сидит раскинувший крылья голубь, а в правой, вытянутой вверх руке Юродивый держит Рынду, сконструированную таким образом, что даже самый слабый морской бриз или солнечный ветер рождали непрерывный звон. Большинству жителей города проект памятника понравился, и было решено объявить сбор пожертвований, но такая активность Бакалавра раздражала Епископа. Он стал всячески затягивать отправку документов в Ватикан под предлогом необходимости еще раз и со всей тщательностью обсудить все факты чудесных деяний, среди которых могут оказаться и лжечудеса, вполне объяснимые случайным стечением обстоятельств, тем более, что речь идет о не имеющем в истории канонизации прецеденте двойного возведения в ранг святых – Юродивого и корабельной Рынды. Затевать сбор средств на памятник Епископ тоже считал преждевременным. Ему казалось, что фигура напоминает небезызвестного Бога торговли Гермеса, чья репутация далеко не безукоризненна: Гермес воспитал своего божественного наследника, сына, вором, поскольку справедливо считал, что всякая торговля в большей или меньшей степени построена на воровстве и обмане. На самом деле в аргументах Епископа была большая доля лукавства.

Истинная причина заключалась в том, что он сам, не имея к этому никаких способностей, тайно мечтал о канонизации. С помощью денег и нескольких фанатично преданных ему монашек из женского монастыря, ему удавалось успешно совершать «изгнание бесов» из обуреваемых страстями молодых послушниц. Говорили, что за деньги он «воскресил из мертвых» какого-то бродягу, специально для этого случая опоенного «до смерти» настоем из дурных трав. Купленные свидетели распространяли слухи о «чудесных деяниях», которые он, облаченный в рубище нищенствующего монаха, якобы «совершил» во время паломничества на Святую Землю. В остальном Епископ был честным и ревностным блюстителем чистоты веры. Строго соблюдая все положенные его сану ограничения, – особенно обет безбрачия, – он не оставлял без наказания попытки отдельных священников нарушить его. Нетерпимость его в этом вопросе привела к самоубийству монаха, уличенного в мужеложстве. Случай получил огласку, дошел до Ватикана и был обсужден Конгрегацией чистоты веры, которая подтвердила необходимость осуждения, но доведение до самоубийства посчитала грехом, поскольку самоубийство для христианина грех больший, чем грех мужеложства, рожденный слабостью, и при должном покаянии заслуживающий прощения.

О желании Епископа быть причисленным после смерти к лику святых и его маленьких хитростях прихожане знали и относились к этому по-доброму, как к причуде. Из всех его попыток обрести святость правдой было одно: долгими часами, стоя на коленях на колокольне, он вслушивался в тишину ночного неба в надежде услышать Голоса, которые откроют ему Истину, как это случилось с Жанной д’Арк.

Епископ понимал, что конкурировать с Юродивым ему будет сложно, и не спешил с отправкой документов в Ватикан. Что касается непокорной Рынды, было решено тайно расколоть ее и отправить на переплавку. Исполнить приказ Епископа взялся Звонарь. Ночью, чтоб не потревожить сон горожан предсмертным звоном Рынды, Звонарь обмотал ее мокрыми тряпками и со всего маху ударил колокол тяжелым кузнечным молотом. В следующую секунду случилось то, чего Звонарь никак не мог предвидеть – Рында зазвенела таким мощным звоном, каким не звенела никогда. Громкий и бесконечно долгий звон как бы повис в воздухе. Напуганные необычно громким звоном жители города и окрестных деревень сбежались на Соборную площадь. Люди не могли понять, что произошло, а когда поднялись на колокольню, обнаружили обезумевшего Звонаря: бедняга не знал, что Рында приютила в себе Звон большого колокола из женского монастыря далекой северной страны. В минуту опасности они слили свои голоса в единый мощный звон, мгновенно помутивший рассудок Звонаря, и он, заткнув ладонями уши, выбросился с колокольни.

С этого дня Рында перестала звонить. Никакими стараниями, молитвами и даже небольшим крестным ходом, устроенным новым Звонарем вокруг колокольни, не удалось уговорить Рынду вернуться к служению церковным колоколом. Размеренная жизнь городка, протекавшая под звон колокола между утренней и вечерней службами, разладилась.

Внешне все осталось на своих местах: лавки исправно торговали, ремесленники трудились, в порт заходили суда, армия и полиция поддерживали порядок, но все жители городка испытывали непонятное внутреннее беспокойство, как это бывает перед сильной грозой или землетрясением. Людям стало трудно дышать. Некоторые обращались к врачам, но и они, просыпавшиеся ночами от непонятных страхов, ничем не могли помочь. Правда, кое-кто из них, забыв о клятве Гиппократа, стал зарабатывать немалые деньги, прописывая испуганным горожанам совершенно бесполезные, но очень дорогие смеси из сушеной желчи Амурских тигров, толченого рога носорогов и экзотических трав.

Причину удалось открыть Бакалавру: воздух, которым дышали люди, опустел. Населявшее его множество невидимых глазу живых существ исчезло вместе с мельчайшими частицами минералов, стекавших с гор с утренней прохладой. Без них воздух умер. Мертвый воздух сквозняком входил и выходил из легких, не производя необходимой для жизни работы. Бакалавр увидел это через слюдяные очки и сразу понял: воздух города умирал без живительной вибрации колокольного звона, и это может привести к самым тяжелым последствиям. Рында, служившая церковным колоколом, перестала звонить, а новый колокол, заказанный за океаном, застрял вместе с клипером в каком-то порту после страшного, изломавшего мачты шторма.

Единственное место в городе, где воздух продолжал быть живым, это лавка китайца Лао Джинджао, вход в которую закрывала постоянно звенящая занавеска, сотканная из сотен мелких колокольчиков, подвешенных на шелковых нитях.

Первые признаки неизвестной болезни ощутили портовые шлюхи: их переполненные грехом тела не могли очиститься молитвой и исповедью без открывающего душу для покаяния колокольного звона. Вся скопившаяся в них грязь греха вместе со страстью перетекала в тела ни в чем не повинных матросов. Кожа их покрывалась разбросанными по всему телу угловатыми знаками, отмыть которые не удавалось даже волшебным настоем корня мандрагоры, но едва судно оказывалось в открытом море, знаки сразу исчезали. Бакалавр, изучивший странные знаки, пришел к выводу, что это не что иное, как буквы арамейского алфавита, составляющие слово «шовава», означающее – озорник.