Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Вместо многочисленной публики они пригласили только своих ближайших родственников и знакомых. В назначенное время все собрались на газоне перед подстанцией с разрешения мастера Ондращака, который дежурил и следил за церемонией из окна маленького замка.

Главный скорбящий — Карол Пекар, рядом, поддерживая его, Эльвира в трауре и под вуалью. Трактирщик Беккенбауэр в это утро закрыл пивную и принял участие в погребальной церемонии, со своих клиентов он, не спрашивая их согласия, взял по пять крон и купил венок. Этим он разрешил и сомнения постоянных посетителей своего заведения, не знавших, куда им деваться. Поскольку пивную он закрыл, так все оказались на похоронах: Лойзо сегодня привязал свою лошадь возле шлагбаума, Эчи — дипломированный истопник котлов среднего давления — рассуждал о загробной жизни с Теркой, единственной и неизменной женской звездой на небосклоне корчмы «У Грязного».

Кинематография, естественно, от этих полуофициальных похорон полуофициально отмежевалась, но явилась деловитая Мартушка с прелестным букетом роз. Вместе с уже известной нам секретаршей телевидения они сразу же начали хлюпать носами.

Неофициальным гостем был и талантливый сценарист, но бо́льшим вниманием, чем его персона, пользовалась бутылка сливянки, которую он пустил по кругу. Вместе с бутылкой он пустил по кругу известие, что на этот раз у него действительно есть фантастический сюжет цветного фильма.

Кроме названных, пришла и живописная группка лиц, которых мы видели в рядах самых разных статистов на съемках самых разных фильмов; людей, которые, так же как Пекар, связали свою судьбу с голубым экраном.

Имитатор Дуланский стоял слева впереди с баяном, который одолжил ему Беккенбауэр, и высоким голосом пел популярные песенки и арии из опер с козьей тематикой. Свое выступление он тщательно продумал и начал с шуточной детской:

Затем, после отрывка из классической оперы «Кози фан тутте», он затянул известную чешскую застольную:

Присутствующие с облегчением подхватили припев, который мощно разнесся над газоном:

Прощальная речь Гутфройда, которой многие опасались, была короткой и по-военному энергичной, но содержала колоссальное количество нетрафаретных мыслей и удивительных словосочетаний.

— Слушайте меня все! Ефрейтор — не чин, коза — не имущество, я говорил, нет? Ну видите, а вы умничали! Как тот цыган! Одолжить в музее пушечные ядра мне не позволили, так что я положил ей в головах и в ногах по камню из дамбы. Если Дунай размоет кусок берега, этого никто не заметит, но, если человек хочет одолжить пару камней, все сразу вопят, будто от этого Европа станет меньше. Поэтому никогда никого не спрашивай, можно ли взять камни, а спрашивай, чьи они. Они принадлежат тому, кто их возьмет! Сейчас по этой деревянной доске мы опустим ее в стремительные волны Дуная, но так, чтобы никто этого не заметил, ибо сегодня хоронить по-матросски запрещено. Когда я скажу «готово», поднимите ее. Хорошая была коза, скажу я вам, лучше кого другого, человек мог ее даже пнуть. И ведь не тяжелая. Может, у нее были и сердце, и легкие, и мозги, и все такое, как у человека. Кто там разбирается в животных, как, собственно, обстоят их дела. У одного дружка была собака, так она любила пиво. Ну видите, сущая Африка, пятеро мертвецов! Вот солнце на небе, кто его знает, что такое солнце. Одни это называют «шютанап» [122] Солнечный свет (венг.) . , другие — «зонненшайн» [123] Солнечный свет (нем.) . , но никто не знает, что такое солнце. Масло мы знаем, что оно такое, а солнце? Может, эта, которая здесь лежит, имела душу, а почему и нет? И сейчас она смотрит на нас с какого-то своего козьего неба. И так хорошо, лучше, чем вывалиться из скорого поезда. Только пусть не бросает на нас сверху своих орешков. У нее ведь их было навалом. Как у кое-кого речей… Не поминайте покойницу лихом… Финита ля комедия… Готово!

По данному знаку самые стойкие из скорбящих близких подошли к доске, заимствованной со строительства Клуба писателей. Мастера Ондращака до такой степени растрогала погребальная церемония, что он выбежал из маленького замка на луг с прекрасным и редким расцветшим кактусом.

Дуланский первый пожал Пекару руку и таинственно зашептал ему в ухо:

— Коза умерла, да здравствует коза! Режиссер сказал, королевство за козу!..

Где же еще могли состояться поминки, как не у Беккенбауэра! Карол Пекар с траурной повязкой стоит возле пульта и звонит по телефону. Перед ним куча листиков, в которые он все время заглядывает, набирает разные номера и расторгает договора. Говорит сдержанно, и после каждого телефонного разговора для него как бы закрывается еще одна комната замка, созданного его фантазией. И после каждого разговора он кладет Беккенбауэру в руку пятьдесят геллеров. По договоренности с последним предварительно заплачено было только за пятьдесят граммов на каждого, за все остальное скорбящие близкие должны были платить сами.

— Алло, студия короткометражных фильмов? Говорит Пекар. Я аннулирую договор от пятого марта. Непреодолимые препятствия, важные семейные причины. Остаюсь с приветом… Алло, опера? На гастроли не поедем, отказываемся. Непреодолимая сила, важные семейные обстоятельства… Чего? Гастроли под угрозой? Ну, об этом вы должны были думать сами! Если бы вы дублировали козу, с вами бы этого не произошло… Помогайте себе сами…

Жизнь вдруг стала пустой, и будущее представилось ему в самом черном свете. Ему уже мерещится злорадная усмешка на лице мастера Ондращака, который ходит вокруг, как томимый страстью кот, дожидаясь удобного момента, чтобы своими словами прокомментировать его бесславное возвращение в лоно электростанции.

Вечный сценарист наконец нашел благодарного слушателя. Беккенбауэр внимательно выслушал содержание его последнего потрясного сюжета.

— …Хуже всего то, что объективный критик не существует! — объясняет он изумленному трактирщику.

— Зато контролеров и санинспекторов, готовых штрафовать за грязную скатерть, навалом! — поддакивает Беккенбауэр.

Сценарист чувствует в нем родную душу и начинает уговаривать:

— Ты должен работать в литературном отделе, там ты мог бы осуществить собственные идеи…

Гутфройд, верный своему обычаю, обходит столы и проверяет человеколюбие посетителей. Не может он обойти своими тестами и Пекара.

— Здоровье, босс, я возьму у вас сигарету? Курить буду сам. Могу заказать пиво, правда? Не купите стр… трс… ср… Никак не могу выговорить. Сущая Африка! У меня дружок в зоопарке, они как раз закрыты на учет. Так ловко расписали тотализатор, что каждому из служащих кое-что перепало. Он дал бы мне его просто так, по знакомству, я однажды привез ему из Венгрии жареный кофе… За двадцать крон я вам бы его уступил, потому что вы любите бессловесную тварь…