Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Пекар не обращает на его слова никакого внимания, приложив ухо к трубке, он вслушивается в шум далей, как будто это морская раковина, и философствует:

— Среди людей, а такой одинокий, какой парадокс! Слова теряют значение, мы не способны вести диалог…

— Ну, за пятнадцать, вместе с мешком, — понижает цену Гутфройд. — Он сгодится и на противень, хотя, признаю, может оказаться немного жестковатым. Но ляжки как у индюка, а мясища!

— У вас уже было когда-то чувство, что вы не можете договориться с самыми близкими людьми?

Гутфройд задумался и вдруг вспомнил:

— Само собой. В Констанце с одной замужней, Она трещит свое по-румынски, мол — плоешти, букурешти, мурмурешти. Так я ей в конце сказал, мол — не пищи! А насчет того что вы скажете?

— А что, собственно, у вас?

Гутфройд начал что-то ему шептать, одной рукой обнял его за плечи и за спиной подал трактирщику знак, чтобы тот налил два раза по пятьдесят граммов «смешанного», что Пекар, мол, заплатит. В Пекаре сразу проснулся интерес, он посмотрел на трубку, которую все еще держал в своей руке, и совсем другим голосом начал в нее кричать:

— Алло, я ошибся, ничего не ликвидируем, это было только мелкое недоразумение, ошибка в координации, алло…

Эльвира Пекарова уже успела обменяться с Мартушкой рецептом диетического творожного пирога и сейчас обменивается с ней мнениями о мужчинах. В пивной по-явился фотограф Гуштафик, как о нем говорят, с фотоаппаратом после похорон.

Нужно ли удивляться, если на другой день мы увидим Карола Пекара входящим в здание телевидения таким же уверенным твердым шагом, как в прошлые плодотворные времена. Сторож железно игнорирует всех остальных искателей славы, отдавая предпочтение Пекару, и даже прикладывает два пальца к козырьку, показывая, что знает его.

Пекар решительным шагом направляется туда, где готовят телевизионную адаптацию пьесы «Три страусовых пера».

Его переговоры были непривычно долгими и проходили отнюдь не в дружеской атмосфере, так как из комнаты иногда доносились в коридор повышенные голоса — похоже, там ссорились.

Пекар покинул кабинет с красным лицом, даже погрозив ни в чем не повинной двери кулаком. Дома, бегая по кухне от стола к холодильнику и обратно, второпях рассказал Эльвире, как ему не повезло.

— Что, мол, на живых животных положиться нельзя, что это, мол, неоправданный риск… Мол, если я не видел американский фильм «Акула» и нового их «Кинг-Конга», то пусть обязательно схожу посмотреть. Они теперь строят этакий макет животного, совсем как настоящий, внутрь запихивают счетно-вычислительную машину, и эта зверюга двигается потом, как они ее запрограммируют. Американцы так делают, а наши будут обезьянничать. Что это им встанет в какие-то там миллионы, это они признают, но так, мол, надежней. Дурачье, захотели завести свой Голливуд. Живую личность игнорируют! Хотят майского жука, возьмут макет майского жука и всунут в него компьютер. Хотят лягушку, опять засовывают в лягушачью кожу компьютер! Хотят верблюда, хотят гиену, хотят рождественского карпа…

Эльвира позволила Каролу перечислить весь известный ему животный мир; с самого его прихода домой она как-то странно посматривает на него. Так она на него еще никогда до этого не смотрела. И вдруг заговорила, как уже бессчетное количество раз видела в кино:

— Карчи, я должна тебе что-то сказать… У нас будет… ребенок…

Но Карол, как и тысячи киногероев до него, на ее слова не реагирует, он не бросается от радости на пол, собственно, он Эльвиру даже не слышит. Выглядывает в окно и осматривает скверик перед панельным домом.

— Где этот Гутфройд запропастился, когда он нужен?

— Здорово, босс, — раздается со скамейки под окнами.

— Слушайте, Гутфройд! Нельзя ли по дешевке раздобыть какой-нибудь приличный компьютер?

— Пара пустяков, босс! — звучит ответ. — У меня дружок поваром в Вычислительном центре ООН, сущая Африка…

«Pravda», 17.1.1981.

Леднице — город в Южной Моравии; здесь находится знаменитый Ледницкий замок в английском стиле с минаретом, большой парк. — Здесь и далее примечания переводчиков.

То есть дня святого Вацлава, патрона Чехии (28 сентября).

«Еднота» — потребительское кооперативное общество в Чехословакии.

Крагулик по-чешски «ястреб».

Винограды (Виноградники) — район в Праге.

ЕСК — Единый сельскохозяйственный кооператив.

Имеется в виду национальная одежда женщин Моравской Словакии.

Ферда-муравей — герой детских книг чешского писателя О. Секоры (1899—1967).

Речь идет о церковном соборе 1415 года в немецком городе Констанце, который принял решение о сожжении Яна Гуса как еретика.

«Тузекс» («Загранэкспорт») — торговая фирма в Чехословакии, продающая товары за иностранную валюту.

«Кропенатая» по-чешски «пегая», «пятнистая».

От франц. renaître — возрождаться.

Байза, Йозеф Игнац (1755—1836) — автор первого и долгие годы единственного словацкого (двухтомного) романа, носящего резко антифеодальный и антиклерикальный характер: «Юноши Рене приключения и испытания» (1783—1785). Вторая часть романа по требованию церковных властей была конфискована и так и не попала в руки читателей.

Поселок в районе Дольнего Кубина, в Центральной Словакии. Построенная здесь в 1943 году текстильная фабрика после 1951 года была переоборудована в предприятие по производству телевизоров «Тесла Орава».

Штур, Людовит (1815—1856) — идеолог и руководитель словацкого национального движения 40-х годов, поэт, филолог.

Общезаводской комитет Коммунистической партии Словакии.

Город в Чехии, в районе Крконошей.

Чапек, Карел (1890—1938) — крупнейший чешский писатель.

Блок переключения телевизионных каналов, т. е. блок ПТК.

Гвездослав, Павол (1849—1921) — крупнейший словацкий поэт, лирик, патриот.

В словацкой фонетике имеются долгие звуки, которые тянутся примерно вдвое дольше кратких. Герой романа утраивает эту долготу.

Черт побери (чеш.) .

«Люд» («Народ») — газета, выходящая в Братиславе с 1948 г.

Журнал (в переводе «Всемирная литература») выходит в Праге на чешском языке.

В те годы в Чехословакии приемные экзамены в ВУЗ сдавались до получения аттестата зрелости.