Владимир Козлов - Сестра Морфея

— Давай ближе к делу, — сказал Платон, — нас на взятку не раскрутишь, тебе спиртное противопоказано. Ты плохая после него становишься.

— Шучу, конечно, я. А если серьёзно, то обрадую и вас и себя. Их было двое. Бумаги мои взяли и, ознакомившись с ними, подшили в толстую папку. Там на нашего Панкратова целый воз жалоб и поэтому они нисколько не удивились моему сигналу. Он у них давно в разработке и думаю, без меня им кто — то докладывает о каждом шаге директора. С меня сняли показания про эпизод в летнем домике.

— Поподробнее можно, пожалуйста? — попросила заинтригованная Гордеева.

— А что вам Сергей Сергеевич, разве не рассказывал?

— Не очень — то он разговорчив.

— Я не буду повторяться, напомните ему позже, он вам в деталях всё изложит. А вам скажу, что на протяжении долгих лет вы работали рядом с педофилом и со всем не мужчиной. Таким как он в определённых местах юбку надевают. И этот факт не оспорим.

— Боже мой, какие страсти вы рассказываете, — загорелись от стыда щёки Людмилы Фёдоровны, — я четыре года работаю в детском доме, но мне и в голову не приходила такая жуть, которую вы сейчас поведали.

— А когда эта жуть может вам прийти в голову. Вы же отработали до семнадцати часов и домой ушли, а что после вашего ухода твориться вам и невдомёк. Самая жуть будет на судебном процессе, но вас туда не пустят. Он потерял себя, как мужчина давно, поэтому свой половой стимул подымал с помощью мальчиков. Что у него впереди будет, мне известно. Холодная камера, охранник с ледяными глазами, а ещё миска погнутая и ложка с дыркой. Считайте, он утратил свободу. Поздно будет ему плакать и рыдать и тем более грехи замаливать.

— И когда он свободу потеряет? — подал голос Платон.

— Я тебе, что прокурор, который выдаёт санкции на арест. Со мной в следственном кабинете не особенно откровенничали. Они от меня откровения вытягивали.

— Это понятно. Надеюсь, ты свой телефон не показывала им.

— Указаний таких не поступало.

— Вот и умница, сейчас мы тебя подвезём до дому, там садись за компьютер и заряжай интернет. Выкладывай смело свой ролик. Этим мы ускорим его арест.

Он искоса посмотрел на Людмилу Ивановну.

— А у нас с тобой морские прогулки отменяются на неопределённое время. Здесь могут возникнуть неотложные дела, особенно у тебя.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— А то, что тебе завтра нужно выходить на работу. Если директор будет настаивать на увольнение, покажешь ему больничный. До обеда пообщаешься там с персоналом и пойдёшь домой продолжать болеть. И так каждый день, пока на него не наденут наручники.

— Зачем всё это? Я не хочу видеть этого скунса, — воспротивилась она. — После того, что я сейчас услышала мне с ним под одной крышей противно находиться.

— Поверь мне, так надо, — убедительно сказал он ей, — ты его заместитель. Его арестуют, ты сразу становишься «ИО» и берёшь бразды правления в свои руки.

На заднем сиденье зашевелилась Людмила Ивановна.

— Послушай царица Платона, он дурного не посоветует, — сказала она. — Я его знаю дольше, чем вы.

— Наверное, придётся, — улыбнулась Людмила Фёдоровна и подумала. «Дольше это не значит, что ближе и лучше».

Она зашла в свой кабинет спокойно без излишнего трепета и нервозности. Скинула с себя пальто и включила электрический чайник. Подошла к окну и пальцем раздвинула жалюзи. Небо местами было рваное, но ровное, как стекло. Лоскуты облаков лежали на горизонтальной плоскости, и создавалось впечатление, что они вот — вот, лягут на крыши домов.

Панкратов влетел к ней без костылей с одной тростью. Сильно припадая на левую ногу, он сел на диван и поняв, что Гордеева с ним ни здороваться, ни смотреть на него не хочет, постучал тростью по столу.

— У вас милейшая за вчерашний день прогул стоит, — сказал он, — изволь объясниться, по какой причине ты не явилась на работу?

Она опустила жалюзи и, подойдя к столу, показала ему в развёрнутом виде больничный лист, но в руки не дала, а только произнесла.

— Достаточно вам этого или в письменном виде изложить, как посещала врача, как выписывала больничный лист в регистратуру.

— Понятно, — промычал он, — решила, значит на сохранении побывать. Я тебя в замы произвёл, а ты кочевряжилась передо мной. Ну, погладил бы тебя раз, другой, что у тебя убыло бы. Судьбу свою загубила! Так вот я авторитетно заявляю, что больничный тебе не поможет! Всё равно уволю, вместе с твоим нарциссом! Мне нужны покладистые сотрудники а, не легкомысленные бабёнки, которые глазки каждому новому мужчине строят.

— Давайте не будем говорить о вашем авторитете и моей судьбе. Вам не известны такие понятия, как чувства между мужчиной и женщиной. И пока я болею, прошу ко мне не приставать с вашими разговорами. Отболею, — напишу собственноручно заявление на расчёт, а вы пока о своей судьбе побеспокойтесь. На опасном перекрёстке судьбы стоите.

— Ты что меня пугать вздумала, — заверещал он. — Запомни, я никого не боюсь. Включайте все свои телефоны и фотокамеры, мне они, что слепому очки. Не забывайся я человек владыки. Так что и думать забудь грозить мне пальцем. Смету с лица земли, как динозавров.

Он покинул кабинет и тут же вернулся назад.

— Придёт эта пигалица — певица, — сказал он, — пускай тоже пишет на расчёт. Подпишешь заявление и направляй её в бухгалтерию. Нечего ей задарма хлеб в детском доме кушать.

— Ничего я говорить не буду. Вы её принимали на работу, вы ей полставки недавно дали. Вот вы сами с ней и разбирайтесь. А я сегодня лицо не юридическое и моя резолюция будет не действительна.

— Людка одумайся? Выкинь больничный лист и приступай к работе. Считай, что я погорячился с тобой, а вот твой рыцарь пускай уходит. Мне неприятно осознавать, когда всё внимание моих женщин переключилось на него. Меня они уже не замечают, пока я их к себе не дёрну в кабинет на промывку мозгов.

— Насчёт женщин мне понятно, но непонятно, какова ваша должность в нашем дворце, султана или евнуха. Скорее всего, евнуха скопца, — оберегать женщин от других мужчин входит в его обязанности.

— Проститутка, — тихо сказал он и так же тихо закрыл за собой дверь.

После него в кабинет не зашла, а влетела Людмила Ивановна. На ней сидело элегантное чёрное пальто. На голове у неё была новая как у мальчишки причёска перевязанная чёрным шарфом и выщипаны брови. В таком виде она выглядела намного лучше и экстравагантней, чем прежде. Одним словом это была не прежняя Людмила Ивановна с тупым взглядом, а созревшая жемчужина из раковины с перламутровым переливом.

— Ты зачем сюда явилась? — почти шёпотом спросила у неё Людмила Фёдоровна, — ты знаешь, что он намерен тебя сегодня уволить.