Джон Кутзее - Сцены из провинциальной жизни

«Ибо, кто имеет, тому дано будет; а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь». Что имеет в виду Иисус? Хочет ли он сказать, что единственный способ получить спасение — раздать все, что у нас есть? Нет. Если бы Иисус имел в виду, что мы должны ходить в лохмотьях, он бы так и сказал. Иисус говорит иносказательно. Он говорит, что те из нас, кто истинно верует, будут вознаграждены, попав в рай, тогда как те, в ком нет веры, в наказание будут вечно страдать в аду.

Интересно, совпадает ли мистер Велан с братьями — особенно с братом Одило, который является казначеем и собирает плату за обучение, — когда проповедует подобные доктрины тем ученикам, которые не католики. Мистер Велан, мирянин, определенно верит, что тот, кто не католик — язычник, Богом проклятый, — тогда как сами братья, по-видимому, абсолютно терпимы.

Его сопротивление урокам Евангелия мистера Велана глубинно. Он уверен, что мистер Велан понятия не имеет, что на самом деле означают иносказания Иисуса. Хотя сам он атеист и всегда им был, он чувствует, что понимает Христа лучше, чем мистер Велан. Ему не особенно нравится Христос — Христос слишком легко впадает в ярость, — но он готов с этим примириться. По крайней мере Христос не притворялся Богом и умер прежде, чем смог стать отцом. В этом сила Христа, вот каким образом Христос удерживает свою власть.

Но есть одно место в Евангелии от Луки, которое он не любит слушать. Когда доходят до этого места, он цепенеет и затыкает уши. Женщины приходят к гробнице, чтобы умастить тело Христа. Христа там нет. Вместо него они видят двух ангелов. «Что вы ищете живого между мертвыми? — говорят ангелы. — Его нет здесь: Он воскрес». Если он не будет затыкать уши и услышит эти слова, ему придется забраться с ногами на сиденье, кричать и танцевать от ликования. Он бы навсегда сделал себя посмешищем.

Мистер Велан вряд ли желает ему плохого. И тем не менее самая высокая оценка, которую он получает на экзаменах по английскому, — семьдесят. С такой оценкой он не может быть первым в классе по английскому: любимчики учителя с легкостью его обходят. Неважно у него и с историей и с географией, которые наскучили ему как никогда. Высокие оценки у него только по математике и латыни, и это позволяет приблизиться к началу списка, обогнав Оливера Мэттера, швейцарца, который был самым умным в классе, пока не появился он.

Теперь, когда в лице Оливера он столкнулся с достойным противником, его старая клятва всегда приносить домой табель лучшего ученика в классе становится вопросом чести. Он ничего не говорит об этом матери, но готовится к тому дню, который вряд ли переживет, — дню, когда ему придется сказать ей, что он второй.

Оливер Мэттер кроткий, улыбчивый круглолицый мальчик, который, судя по всему, не имеет ничего против того, чтобы быть вторым. Каждый день они с Оливером состязаются в соревновании, которое устраивает брат Габриель: он выстраивает мальчиков и ходит взад и вперед вдоль их ряда, задавая вопросы, на которые нужно ответить в течение пяти секунд, и отсылая того, кто не ответил, в конец. В конце концов в начале ряда всегда остаются или он, или Оливер.

А потом Оливер перестает ходить в школу. Проходит месяц безо всяких объяснений, затем брат Габриель делает объявление. Оливер в больнице, у него лейкемия, и все должны за него молиться. Склонив головы, мальчики молятся. Поскольку он не верит в Бога, то не молится, просто шевелит губами. Он думает: все решат, что я желаю Оливеру смерти, чтобы стать первым в классе.

Оливер так и не возвращается в школу. Умирает в больнице. Мальчики-католики присутствуют на особой мессе за упокой его души.

Угроза исчезла. Ему легче дышится, но былая радость от того, что он первый, померкла.

Жизнь в Кейптауне менее разнообразна, чем в Вустере, особенно во время уик-эндов, когда нечего делать — только читать «Ридерз дайджест», слушать радио или бросать крикетный мяч. Он больше не ездит на велосипеде: в Пламстеде нет ничего интересного, только дома, которые тянутся на целые мили в любом направлении, кроме того, «Смитс», который походит на детский велосипед, стал для него уже мал.

Да и вообще езда по улицам на велосипеде теперь кажется ему глупой. Другие занятия, когда-то поглощавшие его, тоже утратили свое очарование: возня с «Конструктором», коллекционирование марок. Теперь он не может понять, зачем тратил на них время. Он проводит целые часы в ванной, рассматривая себя в зеркале, и ему не нравится то, что он видит. Он перестает улыбаться и отрабатывает хмурый взгляд.

Единственная страсть, которая не уменьшилась, — это его страсть к крикету. Он не знает никого, кто был бы настолько поглощен крикетом. Он играет в крикет в школе, но этого мало. В доме в Пламстеде есть веранда с полом из шифера. Здесь он играет в одиночестве: правой рукой бросает мяч о стенку и отбивает, когда тот отскакивает, притворяясь, будто он на поле. Он часами бросает мяч об стенку. Соседи жалуются его матери на шум, но он не обращает внимания.

Он изучил руководства по крикету, знает наизусть разные приемы и может выполнять их, следя за правильной работой ног. Но правда в том, что он стал предпочитать игру в одиночестве на веранде настоящему крикету. Перспектива отбивать мяч на поле возбуждает его, но в то же время пугает. Особенно он опасается быстрых боулеров: боится, что в него попадут, боится боли. Когда он играет в настоящий крикет, приходится концентрировать всю энергию на том, чтобы не уклониться, не показать, что он трус.

Он почти никогда не зарабатывает очков. Если его не выводят из игры сразу же, иногда он может отбивать полчаса, не получая очков и вызывая у всех раздражение, особенно у товарищей по команде. Кажется, он впадает в какой-то транс, когда достаточно, вполне достаточно просто отбивать мяч. Он утешает себя историями о матчах, проходивших в сложной обстановке, во время которых одинокая фигура, обычно йоркширец, упорный, стоический, с плотно сжатыми губами, отбивает тур бросков по калитке, не падая духом, в то время как вокруг него все калитки валятся.

Как-то раз в пятницу во время матча против «Андер-13», приготовившись отбивать мяч, он оказывается один на один с долговязым мальчиком, который, подначиваемый своей командой, бросает мяч очень быстро и яростно. Мяч пролетает над полем, минуя калитки, мимо него, мимо игрока, ловящего мяч за калиткой, — так что ему практически не приходится воспользоваться своей битой.

Во время третьего броска мяч падает на глину за матом, отскакивает и ударяет его в висок. «Ну, это уж слишком! — сердито думает он. — Он зашел слишком далеко!» Игроки как-то странно на него смотрят. Он еще слышит глухой звук удара мяча о кость, затем теряет сознание и падает.