Жозеф Кессель - Африка: Сборник

В тот день я находился за прилавком, на котором Абд аль-Меджид Шакраф разложил свой товар. Вы, должно быть, помните, друзья мои, что этот, некогда богатый, человек, чтобы как-то существовать, пытался торговать дешевыми берберскими и мавританскими украшениями на одном убогом базарчике в Эль-Ксар-эль-Кебире. Стоя рядом с ним, я зазывал покупателей, что было мочи нахваливая наш товар, как вдруг у меня горло сдавило на полуслове: я увидал Сауда…

Никогда прежде я не встречал его, но с первого же взгляда я приметил в нем все то, что так привлекает меня в людях. Он остановился в двух шагах от прилавка и уставился на нас немигающими глазами. Вам, разумеется, знакомы повадки этих странных людей, время от времени появляющихся в торговых рядах и на базарах. Они могут часами стоять возле лавки как вкопанные, положив ладонь на рукоятку кинжала и вперив в торговца неподвижный взгляд.

При этих словах Фуад, боязливый крестьянин, принялся делать знаки, заклинающие судьбу.

— Да не явятся они раньше, чем через двенадцать и двенадцатью двенадцать лун! — воскликнул он. — При одной лишь мысли о них у меня стынет кровь в жилах.

— А я как завижу кого-нибудь из них, тут же убираю свои весы, — сказал ростовщик Наххас.

— А я начинаю греметь всеми своими амулетами, — промолвил Селим.

И Башир продолжил:

— Если в центре Танжера вас, о друзья мои, охраняемых многочисленной недремлющей полицией, страшат люди, подобные Сауду, то представьте, что чувствовал славный Абд аль-Меджид Шакраф, находясь в гуще базарной толпы в Эль-Ксар-эль-Кебире, этом вольном городе, и испытывая на себе взгляд здоровенного вооруженного кинжалом рифа? Несчастный, он не смел высунуть из-под прилавка голову и делал вид, что осматривает свой товар, в то время как все тело его дрожало, а с носа стекали крупные капли пота. Что до меня, то я не испытывал ни малейшего страха. Я не ставлю это себе в заслугу; просто я не мог оторвать взгляд от Сауда, который, хоть и был одет так же бедно, как я, казался мне принцем. Несколько минут он пристально смотрел на меня, но я не отвел взгляд. Тогда он провел левой рукой — той, что была свободна, — по вещицам, лежавшим в лотке, и взял два самых больших браслета. Я тронул за локоть Абд аль-Меджида Шакрафа — тот лишь задрожал сильнее прежнего.

Тогда я любезно сказал:

«Каждое из этих украшений стоит восемьсот испанских песет, но для тебя, рифский воин, мы снизим цену на четверть».

«Я не торгуюсь — я беру», — ответил Сауд.

«Ты этого не сделаешь», — возразил я.

Он поинтересовался:

«И кто же захочет мне помешать?»

И услышал в ответ:

«Я — если понадобится».

Тут я вытащил из-за пазухи рогатку, с которой никогда не расстаюсь, и вложил в нее большой круглый камень. Угоди он в висок со столь близкого расстояния, даже Сауду не поздоровилось бы. Но я был готов выстрелить — пусть Аллах лишит меня зрения, если я лгу.

Не знаю, какой дух снизошел на меня в ту минуту и избавил меня от страха. Скорее всего, это был дух самого Сауда.

Риф рассмеялся, вернее сказать, молча чуть разомкнул губы, обнажив края блестящих, крепких и острых, как у гиены, зубов. «Не знаю, что находится у тебя в этих двух котомках, — произнес Сауд, указывая на мои горбы, — но смелости тебе не занимать». Он выпустил из рук украшения и удалился, ступая гордо, словно наследник престола.

«Что ты натворил, что натворил? — застонал Абд аль-Меджид Шакраф. — Для тебя два браслета дороже жизни? Вот он вернется и перережет нам горло!»

И Сауд действительно вернулся. «Покажи, как ты стреляешь из рогатки», — велел он мне. Я вышел вместе с ним с базара и, моля про себя Аллаха о метком глазе и твердой руке, прицелился в маленькую птичку, стремительно летящую на большой высоте. Птичка упала к моим ногам. Сауд вновь засмеялся на свой, особый манер и сказал: «Если б ты рос у нас и с раннего детства взял в руки ружье, ты уже был бы опасным человеком». Я почувствовал, как заколотилось у меня сердце. «Ружье?! — воскликнул я. — Но я никогда в жизни не держал его в руках!» — «У нас в дуарах каждый имеет свое собственное ружье, — сказал Сауд, — и даже мальчишки твоих лет. Но тем, кто хочет быть свободным, оружия все равно никогда не хватает».

Потом он пообещал, что зайдет завтра и побеседует со мной пообстоятельней. Но я больше не видел его в Эль-Ксар-эль-Кебире, и сведущие люди, которые есть повсюду, у них просто такое ремесло — все знать, говорили, что ночью он уехал с одним старым мальтийцем, тайно занимавшимся торговлей оружием.

Пока Башир вытирал пот со лба, Кемаль, заклинатель змей, воспользовался паузой и спросил:

— Когда ты встретил здесь Сауда? В первые дни лета, чуть позже конца рамадана, не так ли?

Кемаль говорил очень медленно — чувствовалось, что он редко прибегает к человеческой речи.

— А ты откуда знаешь? — удивился Башир.

— Приехав к нам, он продал мне двух великолепных змей, которых поймал по дороге, — сказал Кемаль. — Они прекрасно работают.

Он заиграл на своей маленькой флейте какую-то ритмичную, пронзительно звучащую мелодию, и две змеи высунули свои страшные головы из мешка, что лежал в ногах у заклинателя. Покачавшись немного, они, подчиняясь магическому слову Кемаля, спрятались в мешок.

И Башир смог продолжить свой рассказ:

— Итак, — сказал он, — выйдя из лечебницы доктора Эванса, я встретил Сауда Рифа. Он шел, будто принц, горделивой походкой, не торопясь, он был высок и строен, как минарет. На нем была черная изодранная джеллаба, на поясе красовался большой кинжал. Здесь он еще больше, чем в Эль-Ксар-эль-Кебире, где часто можно встретить похожих на него кочевников, производил впечатление единственного, по-настоящему свободного человека.

Он без труда вспомнил меня. Неужели и впрямь я так выделяюсь в толпе, словно какая-нибудь рыба, обросшая шерстью, или рогатая лошадь? Он засмеялся, чуть обнажив края зубов, и спросил, всегда ли у меня при себе рогатка. Я показал ее ему, ведь я никогда с ней не расстаюсь, — и он снова рассмеялся. Тут я почувствовал, что привязался к нему всем сердцем, и в ту же минуту забыл и доктора Эванса, и его лечебницу, и даже ослика. Когда рядом со мной был Сауд Риф, я уже сам себе не принадлежал.

У него не было приятелей в нашем городе, и он меня повел в мавританскую кофейню, расположенную прямо у ворот касбы. Я покорно шел за ним, испытывая чувство признательности и переполняясь гордостью. Что и говорить — я был безмерно счастлив.

Мы поели пирожков в масле с яичной начинкой, жареного миндаля, шашлычков из печени ягненка, фаршированного перца и медовых пирожных, выпили много чая с мятой, такого сладкого, что ложка прилипала к стакану. Мой желудок блаженствовал. Сауд относился ко мне как к мужчине, своему приятелю. Он рассказывал разные истории, еще более чудесные, чем сказки: об охоте на диких антилоп и о джиннах пустыни, о цветах, растущих в Сахаре, и о караванах, о пальмовых рощах, о мужчинах, что всегда закрывают лицо синими платками [10] Речь идет о туарегах — воинственном кочевом народе. , и о непобедимых воинах, о которых в народе слагают песни.