Василий Сосновский - Остров традиции

– В белом – команда «Добро», в чёрном – команда «Зло», – почувствовав удивление гостя, сказал фон Вембахер.

Ни на мгновенье не умолкавший стадион взорвался единогласным рёвом белых и чёрных болельщиков – началась игра. Конрад, давний поклонник регбийных ристалищ, постепенно овладел собой и стал следить за её ходом. Гренадёрского роста, плечистые регбисты начали плести по лысому весеннему полю кружева комбинаций, разворачивать атаки «веером», хватать друг друга в охапку, толкаться в назначаемых судьёй «схватках». Вскоре выяснилось, что команды, к сожалению, разного класса. У «Зла» получалось почти всё, «Добро» было оттеснено к своему «городу» – его игроки элементарно не успевали за юркими, несмотря на внушительные габариты, противниками.

Не прошло и получаса игры, а «город» «Добра» был взят уже трижды, да ещё и из трёх «попыток» было реализовано две. При каждом изменении счёта фанаты «Зла» запускали в небо десятки ракет и взрывали петарды. Густой дым стлался над стадионом, так что фигурки игроков едва угадывались за его пеленой. Однако, Конрад вскоре затосковал. Он ожидал увидеть битву, а видел – избиение младенцев. Столь же равнодушным спортивное действо, по всей видимости, оставляло и фон Вембахера. Лишь Анна, казалось, была захвачена игрой – при каждом удачном действии регбистов в антрацитовой форме она подпрыгивала, покрикивала и хлопала в ладоши.

Так Конрад едва дождался перерыва. Он чувствовал себя обманутым и не понимал воодушевления болельщиков «Добра», продолжавших гнать свою команду вперёд. Очень хотелось курить, но в ВИП-ложе это не допускалось, потому что его превосходительство был некурящий.

– Грустите? – спросил Конрада фон Вембахер. – А зря. После перерыва всё изменится, зуб даю.

И уткнулся в свою записную книжку. Вскоре начался второй тайм. И тут оказалось, что команда «Добро» не лыком шита. Медленно, но верно «добряки» перевели игру на половину поля «злыдней» и принялись топтать их по всему полю. Мощные «злыдни» вдруг начали отскакивать от соперников, словно резиновые, а то и спотыкаться на ровном месте. В течение двадцати минут «белые» трижды занесли «дыню» в «город» «чёрных» и явно не собирались этим довольствоваться. Стадион гудел, пыхал и жахал – при этом торсида «Добра» активностью не уступала фанатам «Зла»…

До Конрада окончательно дошло, что происходит. А тут ещё фон Вембахер, очевидно, считающий его полным профаном в спорте, наклонился к нему и стал объяснять и без того понятное:

– Это не соревнование, это ритуал. Добро обязано взять верх над Злом. Когда-то наш чемпионат страдал от «договорных матчей» – так крёстный решил их узаконить, сочтя, что предрешённый результат – тоже результат.

– Всё ясно, – ответил Конрад, тщетно стараясь переорать двадцать тысяч глоток. – Это за границей играют честно, потому что игра – модель их жизни. А у нас игра – не более, чем игра, тогда как модель жизни – война.

Фон Вембахер кивнул и хотел сказать что-то ещё, но голос его утонул в ликующем хоре «белых» болельщиков: «Добро» вышло вперёд.

Конрад же думал, что, в сущности, игра по заранее написанному сценарию – очень даже в духе Традиции: так, в индейском лякроссе команда «живых» всегда побеждала команду «мёртвых», и лишь дундуки-европейцы попробовали привить ему дух «честного» соперничества.

– Вы правы. Едва кончится «матч», фанаты будут биться друг с другом уже не на жизнь, а на смерть, – расслышал он, наконец, слова фон Вембахера.

«Матч» подходил к концу, и то там, то здесь на трибунах уже вспыхивали потасовки. Конрад смотрел сквозь бронированное стекло и ждал, когда потасовка станет всеобщей, но тут услышал над самым ухом чей-то бархатный бас.

– Ну а теперь, господа хорошие, прошу ко мне в гостишки.

Пока бронированный кортеж двигался к загородной резиденции Фарнера, Конрад играл сам с собой в слова:

«Едва ли не к каждому сволочному слову можно подставить полупрефикс «зло-». В речевом узусе есть разве что «злоебучий» (у эстетов – «злопагубный»). А всё может быть «злом»: «злолох», «злочмо», «зловолк», «злозаяц», «злокомпьютер», «злопринтер», «злодверь». («Злоокно» – уже хуже. Видать, надо, чтобы с согласной начиналось). То же с другими частями речи: «злосидеть», «злосильный» (а уж «злослабый»-то!), «зловдруг»…

«Злологоцентрист» есть «гаплология». «Злогоцентрист» уж куда точнее.

Блин, надо остановиться. Засасывает…

Злочайники меня мало колебут, а вот злобуквы…

Притом злобздючие.

Полупрефикс «добро-» смотрится не так импозантно, но также весьма возможен, особенно с односложными существительными: «доброблядь», скажем… Или с трёх- и более -сложными: «добросиница», «добротелевизор»…

Роль приставки «добро-» выполняет приставка «благо-»!

«Благологоцентрист» – это что-то!

А как вам просто – «Благологос»?

Злачное месторожденьице!..

Приехали???

Если ты, читатель, добрался до этого места, то, безусловно, накопил к писавшему сие массу претензий. В частности – ни одной смены перспективы. Всё подаётся исключительно через призму Конрада Мартинсена! Ни разу автор не упускает его из виду и на всё смотрит его глазами. Сколько можно?

Увы, достолюбезный читатель, так надо. В смысле, так и задумано. Уж потерпи чуть-чуть – немного осталось. Хотя… чтобы живописать хоромы претендента в диктаторы, надо бы с точки зрения Конрада Мартинсена всё-таки съехать. Потому что вошёл он в обиталище Фарнера как во сне, и высидел два часа в полной отключке. Так что уж извини, читатель, описание экс- и интерьера генеральских хором в ближнем пригороде столицы читай у других авторов, более сведущих в фирменных лэйблах и трэйд-марках. Сочинитель же сего в них ничего не смыслит, как не смыслил и Конрад, весь вечер у генерала прогрустивший в уголке на мягком кресле.

Говорили же преимущественно генерал и Маргарита – она приехала сюда как к себе домой, минуя стадион. Вставляли реплики и Анна с фон Вембахером. О чём говорили – Конрад не помнит, потому что он внимал базару исключительно с той точки зрения, не будет ли какой зацепки для разгадки мучившей его тайны. Не было ни одной. Поэтому весь разговор можно свести к бесстрастной констатации: Маргарита фонтанировала, генерал острил. Да-да, он оказался до крайности светским человеком и разных бонмо и анекдотов в избытке ведал и ввернуть их всегда в нужном месте умел. Конрад, как субъект, невосприимчивый к юмору, ни одной его шутки не запомнил, а лишь в очередной раз убедился, что лицо, наделённое лидерскими качествами, особенно сменив официозный френч на домашний халат, отличается своеобразным обаянием и артистизмом, располагающим к нему тех, среди кого он должен лидировать. Мысль о том, что Страну Сволочей продолжит топить в крови и топтать в грязь отнюдь не тупой солдафон, а жизнелюбивый краснобай, где-то его даже согрела.