Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Академик Алексеев, сверкая очками, помнится, сказал:

— Не ценим своих. Если бы Васька в Америке жил…

На стенах в квартире Братушкина ни одной фотографии. Ни одной картины или эстампа. Плохо живет Вася, одиноко. Стрёмно, как говорит он сам (вместо слова стыдно). А ведь достоин хорошего счастья, одаренный человек. Немногословный. Это сегодня он что-то разворчался. И всё сворачивает на письмо Жоры из Америки.

— Наверно, по пьянке Жора травит… тоскует — вот и обижает… Ты ж сильнее его. Ты бы, конечно, куда выше взлетел… — Далась ему эта высота. — Нет, правда… я же вижу, все время здесь сам по себе… никогда не расскажешь… в Новосибирске-то хорошо было, да? Мне не повезло.

Может быть, не стоило бы Попереке рассказывать о первых своих годах в науке, но Братушкин странным образом засиделся, не уходил, и Петр Платонович, тронутый его визитом в больницу, заговорил неповоротливым языком, пожалуй, таким же трудноразборчивым, как у Васи. Хотя редко он рассказывает о себе, а уж жаловаться на что-нибудь — никогда, Поперека гордый.

— Да, Василий, конечно, повезло. Все зависит, куда в какое время на парашюте приземлишься. Третий курс — специализация. Я оказался на раскаленной сковородке — в Институте ядерной физики! В лаборатории у Игоря Евдокимова, которая лазерами занималась. Естественно, начинаю с нуля. Дуб дубом. Но мы сделали лазер, у него рекордные параметры… ну, сколько мощности с метра длины… сто ватт с метра мы получали… это по договору с институтом атомной физики, еще Александр Николаевич Прохоров был живой… Измерили вероятности переходов… раньше был разнобой в литературе… а наши данные вошли в энциклопедию по лазерам… П-двадцать-ноль один… основной переход для СО-два… и так далее… Потом бац — новая программа, придумали новый тип ловушки… магнитная для будущего термоядерного реактора…

— Бутылочная? — глухо спросил Братушкин, не оборачиваясь. Он слушал!

— Нет! — дергая шеей, оживленнее заговорил Поперека. — Да! Но многопробочная… И как раз в аспирантуру поступил… Ловушка уже была рассчитана… Смирнов, Будкер… а мы должны были сварганить эксперимент… Работа как раз диссертабельная… я два года отдал… Мы начали на полгода позже американцев и на месяц раньше опубликовали результаты, то есть обогнали их… Она для меня, как лучший тест для молодого ученого по физике плазмы. Конечно, Юра, конечно, конечно, конечно!.. повезло, что оказался там… Иногда что-то случайно получается, но сам знаешь — когда много работаешь, желания материализуются… Нас трое вкалывало — я, Евдокимов… и один парень — инженер. Когда народу много, это Чикаго, говорил Евдокимов. А когда группа маленькая, каждый виден, как суслик на лугу. Три — оптимальный вариант. Наш инженер Женя, кстати, недавно приезжал, песни пел в Доме ученых, бард, ты не слушал?.. он сейчас в Америке…

Братушкин угрюмо молчал.

— Вспоминаю те времена, Вася… аппаратуры мало… помню первый цифровой вольтметр, который жужжал, как «феликс» с электроприводом… Веришь — я пальцами вычислял корень квадратный, интеграционные формулы брал на обычном калькуляторе…

— Иди ты!.. — наконец, вскинулся Братушкин, не поворачиваясь к коллеге.

— Честно! Ламповые калькуляторы… да и «феликсы» еще были на первых курсах… строил кривые по точкам… И вот получаем вполне хорошие результаты, с этой маломощной установки на щелочной плазме… потом на водороде, нагрев производится электронным пучком… А жизненная ситуация такая: я в целевой аспирантуре… а распределения нет…. как раз время спада во время распада…Можно было попроситься остаться в ИЯФе. Евдокимов говорит: будет скандал, аспирант не поехал. А куда ехать-то?! На одной вечеринке разговорился с Дерипасом… не путать с Дерипаской… этот из тех, кто в пятьдесят восьмом основывал новосибирский Академгородок. Он и говорит: молодежь должна ехать на новые места, строить новые Академгородки. — Поперека вдруг яростно воскликнул. — Но это была ошибочная идея!

— Почему? — промычал Братушкин и, наконец, покосился на Попереку. То ли протрезвел и вник в его рассказ, то ли с самого начала всё прекрасно слышал, но вот именно последняя фраза его задела: уж казалось бы, чего еще не хватает везунчику Попереке?!

— Почему?! — Петр Платонович уже подустал от долгого говорения, голова кружилась, но он не мог не ответить. Хрипло, шепотом, но столь же страстно объяснил то, что давно понял. — Новосибирский Академ был создан благодаря Хрущеву. Ему сказали: все мозги у тебя в Москве и Ленинграде, одной бомбой бац — и у тебя никого не останется. Надо ученых отселять. Сначала хотели в Красносибирск, но город закрытый… а ученым надо общаться с зарубежными коллегами… Вот и создали центр. А плутониевый-то реактор здесь, а ракетный здесь, радиохим, электрохим… А надо бы вместе, чтобы получился мощный кулак, как силиконовая долина в США, и работать над одной задачей. А в нашем городе фундаментальную науку некуда воткнуть. Можно было вокруг Новосиба новые заводы поставить, но для этого надо много людей и денег. А главное — не хватило воли. Косыгин постарел… а замены нет. Эпоха застоя, так сказать…

Поперека замолк, не хватало дыхания. Он хотел бы еще добавить, он не мог не уточнить, что считает: те годы лучше назвать эпохой отдыха. В самом деле, в 14-ом году началась мировая война… потом в России переворот… гражданская… красный террор… Великая отечественная… и до конца века — непрерывные катавасии. Народу просто нужно было отдохнуть. Устали. Эта сжигающая эпоха привела к тому, что ярких людей не осталось или осталось очень мало…

Впрочем, можно было и с немногими много сделать. Не хватило понимания наверху. Есть технологии, в которых годами нарабатываются победы, в химии например, в точном машиностроении, а есть высокие технологии, те же компьютерные, где каждые пять лет всё обновляется, никаких традиций… сейчас вы никто, а через пять лет — первый. Так что горевать нечего, в самом деле поезд никуда не ушел, мы в любое время в России можем в высоких технологиях оказаться впереди всех.

— Это как хромая овца… идет позади стада… а как поняли, что уткнулись в тупик, повернули назад — она первая… Надо только не бояться оказаться первым…

Поперека что-то еще пошептал и внезапно уснул. Братушкин молча посидел рядом с больным коллегой и, словно очнувшись, быстро заковылял в тапках по гладкому полу прочь.

Слилось танго, юность, первые восторги?.. Молнии первых гроз на Оби, интегралы, стихи?..

Ночью Петр Платонович проснулся, весь мокрый. Ему стало дурно. Видимо, подскочило верхнее давление, сердце захлебывалось… в голове шумело и стучало… Дежурный врач вызвал из дому Наталью, та прибежала и вогнала мужу сосудорасширяющее с демидролом.