Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Через год группа Попереки рассчиталась с Удавом, а еще через год хозяин орехового дела Выев, пообещав коллегам дивиденды, ушел со своим заводиком из лаборатории. Да и Петру Платоновичу стало скучно заниматься одной этой проблемой, хотя осталась нерешенной интереснейшая задача: что делать со скорлупой. Например, взять Шотландию… чем живут тамошние люди? Выращивают ячмень и овец. От овец имеют шерсть, которую не сносить. А из ячменя гонят самогонку, заливают в дубовые бочки из-под хереса и получают высококлассное виски. А мы? Кедровые ядрышки съедаем, а скорлупу, самое ценное, выбрасываем тоннами. Неспроста сибирские охотники настаивают на кедровой скорлупе водку — напиток тонизирует не хуже жень-шеня. Можно было бы организовать производство сибирского бренди. Но Выев, помнится, заявил, что спиртного в магазинах и так хватает, а он лично к тому времени зашился, боится развязать… да ведь и то правда — алкоголики, даже только вдыхая алкоголь, пьянеют… Короче, Выев стал богатым в городе человеком, ездит, говорят, на черном «линкольне», никаких дивидендов от Александра Игнатьевича лаборатория Попереки, конечно, не дождалась…

Да и черт с ним! Попереке просто захотелось увидеть его, смышленого, хитрого, набитого жизненной энергией под завязку. Саша, помнится, запросто двухпудовой гирей в воздухе УРА МАНДЕ писал. А может быть, и больнице чем-нибудь поможет. Здесь не хватает кислородных подушек, шприцов, недавно рентгеновский аппарат сломался…

Но Петр Платонович зря ожидал прихода своего старого знакомого — Выев обманул его, не приехал ни в час обеденного перерыва, ни вечером. В другие времена Поперека усмехнулся бы и плюнул мысленно на новоявленного капиталиста, но на больничной койке он вдруг стал обидчивым.

— Сволочь!.. ты же парням нашим даже рубля не занес!.. — бормотал он, набирая все следующее утро телефон Выева. Ему вновь отвечали, что Александр Игнатьевич на выезде… что он в цехах (каких еще цехах? У него цеха?!)…

И случайно Поперека дозвонился — Выев сам снял трубку. Скоре всего, он ожидал чьего-то конфиденциального звонка именно на городском телефоне (сотовому сейчас умные люди не доверяют).

— Саша… — промычал Петр Платонович. — Ты что же, мурло?! Это Поперека… я в больнице, мне от тебя ничего не надо… но ты же вчера…

— Извини, брат, — запыхтел, заюлил на другом конце провода бизнесмен. — Тут у меня налоговая крутилась… со временем туго… если нужны деньги, я сейчас через помощника…

— Да не нужны мне твои сраные деньги!.. — зарычал Поперека, краснея от напряжения, и вдруг почувствовал, что снова в голове начинает шуметь река. — Ты украл у нас идею… мог бы хоть… — И бросил свою сотовую трубку в угол, под батарею. — С-сука!..

И странно — Выев неожиданно прикатил. Видимо, все-таки совестно ему было перед своим бывшим научным руководителем. Явился в палату, воняя французскими духами и черной мягкой кожей, в которую был облачен. Морда его, большая, как голая грудь борца, только с глазами, сияла все той же кривой, мокрой улыбкой.

— Петя!.. Не изменился!.. — залопотал он, протягивая коротковатые руки к Попереке. — Верно, суки мы! Так с нами, новыми русскими, и надо.

Он сел рядом с враждебно молчащим Петром Платоновичем, участливо спросил:

— Что-нибудь нужно? Может, капусты на лекарство?

У Попереки от злости зубы ныли.

— Ну, если можешь, — наконец, процедил он, прижимая плечом дергающийся нерв в шее. — Купи прибор для больницы. Узи.

— Автомат? — ухмыльнулся Выев. — Сделаю.

— Не валяй дурака Ты же понял. Или не болел никогда? Лечишься в швейцариях?

— Да какие швейцарии, — сменив лицо, сделавшись как бы даже скорбным, пробормотал Выев. — Знаю. Знаю. Сделаю. Это — сделаю.

— А мне не надо ничего, я тут временно… я счастливый человек, — дергая шеей, с вызовом продолжал Поперека. — Мне плевать на тебя, на твои деньги! Только иногда не хватает… живой музыки. Читал — в США?.. когда появилось звуковое кино, много людей оказалось выброшенными на улицу. Раньше перед кино тапер играл на пианино. И каждый раз по разному. Был кайф! Как Америка вышла из этого? В местах, где собирается народ, стали играть оркестры. В каком-нибудь холле сидит человек, тренькает на рояле. Создает ауру. Вот динамик — та же музыка. Но когда человек… Они из кинозала вышли в фойе, понимаешь?

Напрягшись, ничего не понимая, Александр Игнатьевич слушал странные речи давнего приятеля. Ему было одно ясно: болен человек.

— Кстати, помнишь, я занимался бальными танцами… но я танцевал под живой оркестр. А сейчас — пусть хоть стереосистема, квадро — это не живой оркестр, Саша! Когда играет оркестр, мурашки по спине. Кстати, слышал стихи Эрдмана? Того самого, который написал пьесу «Самоубийца».

— Заметь, тридцатый год! — Поперека хрипло захохотал. — Что ж удивляться, что посадили… А у электроники, Саша, не хватает обертонов, что ли… гамма бедная… Возникает проблема одиночества.

Он изливал тоску свою толстому Выеву, тело которого, казалось, свисает с обеих сторон стула. Нет, Выев слушал, кивал, время от времени утирая платочком мокрый лоб.

— Понимаешь, Саша?.. Прессинг века. Выдавливает у человека способность воспринимать слово. Слово стало голой информацией. Это нужно, это не нужно. Принцип полезности. Переполнение ячеек. Поэтому нужно что-то делать: клубы, семейные филармонии… если играют живые инструменты, там уже будут стихи читать. Слушать друг друга. Хотя!.. Смешно! Многие, даже поэты мечтали о технической цивилизации! — Поперека резко замолчал. Кажется, потерял мысль. И глянув на принесенные медсестрой газеты, заговорил о другом. — Вот ты богатый. Я рад за тебя. Но что такое сегодня наша страна? Пять процентов, ну десять — богачи. Пять — их охрана. Пять — работники развлекательных услуг, пять — чиновники. Остальные — нищие. Тут все мы — учителя, ученые, крестьяне, бомжи.

— Да, ты прав, прав, — ворковал Выев, мучительно прикидывая, под каким же предлогом уйти. Но неудобно уходить — больной говорит.

— А ведь могли страну повести по другому руслу. Например, убрать деньги, перевести страну на безналичный расчет, это сильно подкосило бы преступность. Ведь сам знаешь: чем больше наличных, тем больше преступность… это пища для преступности… ведь не пометишь все дензнаки… А вот если расчеты производить перечислением, то легко доказать, куда ушли какие денежные потоки…Эту идею не приняли, потому что, я думаю, партийные боссы давно уже начали приворовывать… на фига им контроль… они начали вывозить бриллианты, недвижимость… золото прикупать… — Поперека оперся на локоть. — Я тебе рассказывал про своего деда? Он хохотал, когда читал, как наши стахановцы ночью на комбайнах шуруют в полях. А мы, говорит, в субботу с пашни приезжали, в бане помоемся, за стол сядем, еще и заря не догорела… потом по девкам успевали… а в понедельник снова на пашню. Крестьянин работает медленно, устойчиво. А тут давыдовский пролетарский способ: давай-давай! И половина зерна в поле остается!..