Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— А я уже выше тебя…

Кирилл, замолчав, наконец, быстро, по-военному оделся, постоял у дивана, подняв за концы, как высокий занавес, одеяло, и вот уже привела себя в порядок скуластая, широкоплечая девица.

— Всех благ!.. — буркнул Кирилл, обнимая ее за плечи и уходя с ней. И откуда нахватался черт знает каких слов этот парень!

Надо было ключи-то отобрать. Сын их в той, большой квартире, в прихожей, из ящика вынул, — если потеряет, запасных более не будет. Но и отбирать неловко… поди, сам положит на место, поймет отца…

Поперека зло шастал по квартирке, не зная, что ему сейчас сделать — выгнать и Люсю, или напиться с ней. Обидно было, прочитав оскорбительные строки о себе, оставаться одному. Он открыл холодильник — стояла початая бутылка водки «Гжель». Гнусна водка, страшна водка, но что делать?..

Расплескивая, наливая в крохотные рюмочки, уронив одну вместе с водкою и налив по новой, Петр Платонович продолжал говорить:

— С другой стороны, всё мура — законы физики, законы математики. Не было никого — ни Ньютона, ни Эйнштейна, есть гениальный мозг, который время от времени с улыбкой забрасывает к нам сверху в наши головы идеи. Кто-то их понял и записал, а кто-то, увы, не поверил, трепещет от непонятного страха и спивается. Но, как сказал Ганди: там, где нет воли, там нет любви. Значит, дозволяется любить лишь небесную одну красотку, а все остальное грех, так?..

Не зная, что ответить, возразить или согласиться, Люся молчала, прикасаясь холодным краешком рюмочки к губам…

— Но, как заметил он же, этот мудрый индус, «вынужденное сотрудничество — как разбавленный цемент, ничего не скрепляет». — Поперека налил себе еще раз. — Спасибо, что вспомнила обо мне.

— Я о тебе помню всегда.

— Леонардо да Винчи говорил: есть три группы людей. Первые: это те, кто видят. Вторые: те, кто видят, если им показывают. И третьи: те, что не видят.

— Ты первый, — польстила Люся и вновь съежилась, готовая к его насмешкам. Но Поперека милостиво воспринял ее слова. Худо ему было сейчас, тоскливо, да и Люська — в самом деле, добрый, добрый человек. И малосчастливый. Наверное, давно бы повесилась, если бы не было своего угла — спасибо ее бывшему мужу, строителю, оставил ей, уходя квартиру. А выдержать ее дольше одного вечера трудно — своим тоненьким голоском говорит-говорит, да еще стишки читает. Правда, сегодня помалкивает, но глаза за нее говорят.

А Поперека от некоего смущения за свою физическую слабость (да еще сын узрел отца не со своей мамой!) распалялся все больше, сыпал цитатами и анекдотами, не забывая впрочем основную, болезненную тему:

— Понимаю, ты можешь сказать словами Тургенева: кто пожил, да не сделался снисходительным к другим, тот сам не заслуживает снисхождения. Я снисходителен, снисходителен, но сколько же можно?! Помнишь анекдот? Актриса режиссеру: «Почему мне в сцене выпивки вчера подали обыкновенную воду? Я требую, чтобы подавали настоящую водку!» — «Согласен. Но с условием, что в последнем акте вам подадут настоящий яд». Апломб бездарей! Ты же помнишь?.. Я приехал сюда и тебя встретил…

— Через столько лет!.. — пропела Люся. — Я специально тоже…

— Дело не в этом! Не могу сказать плохого об этом городе… но Будкер в ИЯФе создал новый механизм общения, где свободные отношения между людьми, критика не имеет личностного характера, она по существу. Идет интенсивный обмен мнениями! Но здесь, ха-ха, если использовать этот стиль, получаешь в физиономию, так как здесь воспринимают критику идей как личностную… К тому же у меня к дерзости, увы, предрасположенность. Ну, ты знаешь, наследственное, казачье… да плюс вольное воспитание…

— Да уж! — хихикнула Люся. — В таком поселке выросли — воры да бандиты!

— Это создает определенные сложности. Я понимаю, мог бы добиться всего легко и просто, будь более коммуникабельным, следуя идеям Карнеги. «Умей слушать… если хочешь что-то с человеком обсудить, то прежде спроси: что ему нужно… ля-ля…» А я на это не обращал внимания. Я считал: форма общения не столь важна. А оказывается, другой мир живет по другим законам, для него форма важнее смысла.

— Да, да, — радостно кивала Люся, разглядывая любимого. Она выпила свою рюмочку.

— А во-вторых, личностное восприятие для меня — нонсенс! Если критикуют мои идеи, так это не меня. Я всегда могу ошибиться. Да, я этого, например, не понял. Ну и что? Но я зато сделал то-то и то-то. Почти каждый человек в жизни что-то доброе сделал, это как бы опора, на которой он стоит. И после этого вы говорите: я дурак?.. Но я же это уже сделал!

— Ты очень, очень великий, — уже заплетающимся языком поддакивала вторая, нет, третья жена Попереки.

— И дальше — больше. Я со всеми ссорюсь, потому что все привыкли ехать на кривой козе. Социализм! Я ненавижу социализм! От всех по возможности, всем по потребности… Ха-ха-ха!..

— Ха-ха-ха!..

— Отсюда — если ты не с нами, ты против нас! Заповедь Моисея!

— А я чисто русская…

— Дело не в этом! Дело в убожестве посредственностей!.. Дело в том, что… — Она тенью скользнула возле столе и, ловко опустившись ему на колени, прилипла горячими тонкими губами к его губам, но он еще долго мычал, что-то объясняя ей и всему миру…

Люся, конечно, не дала ему толком отдохнуть. На рассвете, когда Петр Платонович выпроводил ее и с ноющим сердцем, с посверкивающими пятнами в глазах лег, чтобы все же выспаться по-настоящему, — к его досаде зазвонил звонок двери.

— Кто?.. — простонал из постели Поперека.

На лестничной площадке что-то пробубнили. Кажется, не женщина. Пришлось встать и открыть.

— Здравствуй, родной наш… — это явился Рабин в сопровождении какого-то грузного, неповоротливого человека в белесом пуховике, с детским лицом, с белыми ресницами и белой челкой, будто весь в муке. — Знакомься, Леша Заовражный, спец по интернету.

— Что? Опять? — тоскливо взвился Поперека, бегая перед ними босиком и еще не расслышав, с какими новостями пришли.

Рабин складывал ладонями в воздухе некий шар — это он так умолял выслушать.

— Мы с твоего компьютера полезли… Нет, Леша, рассказывайте сами.

Толстый белесый гость сел на стул, словно очень устал от ходьбы, помолчал, тяжело дыша..

— Позвольте сначала маленькую лекцию. У вас есть время?

— Есть, есть, — за Попереку ответил Рабин. — Мы в этом не особенно шурупим. Мы же только пользователи.

И странный гость, отдуваясь, страдальчески глядя перед собой, начал рассказывать, какие нравы в мире Интернета. И еще не ничего не поняв, Петр Платонович с жгучей злой радостью в сердце стал готовиться к новости, которая что-то наконец объяснит в истории с ужасными электронными письмами Жоры Гурьянова из США. Если этого не произойдет, зачем они здесь, да так рано?