Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Не надо мной ли ты смеешься? — строго вопросил старик Шухер. И получив заверения, что нет, что над врагами социализма, мигом притащил из своей комнаты завернутую в газету «Правда» бутылку водки. — Как самому-то в голову не пришло — насчет Шухера!.. За ваш ясный ум! Вы, пожалуй, и Косыгина заткнете за пояс.

— Запросто! — отвечал молодой художник, глядя, как свет, влетевший в мутное окно, играет на седых кудряшках старика, словно белая бабочка. — Я бы и Репина заткнул, да денег нету на краски.

— А я тебе, милый, куплю! — моргал красноватыми веками бывший бакенщик. — Напиши списочек, чё надо. Только просьба у меня… — Он сбегал и принес сильно отретушированную коричневую фотографию в рамочке. — Вот… моя покойная Эльза. Нарисуешь?

Алексей посмотрел и кивнул. Почему не сделать доброе дело доброму человеку?

И он изобразил красками на куске фанеры Эльзу такой красоткой, что старик проплакал весь вечер. И даже поцеловал портрет, измазав краплаком себе губу, — пришлось оттирать с олифой. Наверное, спать не будет…

Чтобы с утра повеселить соседа, отвлечь от печальных мыслей, Алексей Деев ночью нарисовал на табуретке советский червонец в натуральную величину, с Лениным и со всеми завитушками по углам. И когда утром старик пришел с плиткой чая освежить душу, художник кивнул:

— Вот, с полу поднял… не твои деньги?

Старик цап рукой, а денежка не берется. Шухер очки надел и еще раз, обеими руками, — как прилипла! Старик нагнулся, начал сбоку ногтем подцарапывать, и только тут до него дошло: сверкающий червонец-то нарисован!

Вот в чем была огромная ошибка дядя Лехи! Старик ли проболтался, другие ли соседи, забегавшие порой за спичками либо солью, увидели опасную картинку. Только однажды среди бела дня в сырую узкую комнатенку художника явились два строгих человека в штатском и увели гражданина А. И. Деева на допрос, прихватив как вещественное доказательство шаткую табуретку…

Но, на счастье Алексея, незадолго до ареста старик Шухер познакомил его со своей семнадцатилетней внучкой Зиной (она приходила к нему в гости, и старик не удержался, чтобы не показать ей новый портрет покойной жены, а заодно и диковинную табуретку у художника-соседа).

И Деев увидел, что у этой Зины с головы на спину стекает пышная, напоминающая огромный колос пшеницы, совершенно золотая цветом коса.

И вот эта коса…

(Прервемся для основного повествования.)

Кто-то проорал над самым ухом фамилию Никиты… Может быть, здесь есть и однофамилец?

Но резкий удар кулаком в бок дал понять, что пришли за ним.

Он приоткрыл глаза — левое глазное яблоко болело… губу стянуло коркой высохшей крови…

— Тебя! — с соседней койки небритый тип тормошил Никиту, а в открытых дверях изолятора темнела фигура охранника в пятнистой форме с резиновой палкой в руке.

— Быстро, ты! — прогремел его голос.

Никите поднялся, ему очень хотелось помочиться, но он, стесняясь, подавил желание и, ничего не сказав, побрел за громилой.

Он вспомнил: ночью, когда его привели в милицию, дежурный не стал с ним разбираться, отправил до утра в подвал (помнится, кто-то насмешливо крикнул: «Еще один в „иваси“?!» — Никита не сразу понял: аббревиатура, имеется в виду изолятор временного содержания).

На его счастье, ночью не оказалось холодной воды, под ледяной душ не ставили. Да впрочем, Никита и не был пьян…

Позевывая, дежурный — еще вчерашний — сверил имя, отчество и фамилию с записью в протоколе задержания, затем другой милиционер, с храпом зевая, грубо подталкивая, отвел Никиту в комнату на втором этаже.

Там за старым деревянным столом о двух тумбочках восседал молодой человек, весь в синем, в новенькой форме лейтенанта милиции, с презрительной улыбкой на тугом и румяном, как у девицы, лице. На безымянном пальце правой руки — массивная золотая печатка. От офицера пахнет одеколоном и ваксой.

— Сразу признаемся или будем резину тянуть? — пропел он.

Никита растерянно оглядывался. Справа стоял еще один стол, с телефоном, с пишущей машинкой, в углу возле окна — зеленый сейф. А ближе ко входу, в другом углу, — гора всякого мусора: автомобильные магнитолы, динамики с поводами, барсетки, аккумулятор, зеркала заднего вида… наверное, отобрали у воров.

— Ты глухой?! — молодой сотрудник пришлепнул ладонью по столу.

Никита задумался. А вот взять да отмстить ушедшей жене с ее майором!

Признаться в чем угодно. Проверить, на своей шкуре испытать, умеют эти мерзавцы в погонах работать или рады-радехоньки схватить любого, чтобы повесить на него свои нераскрытые «васюки» или, как правильно, «висяки».

— Признаемся, — кивнул Никита.

— Ого!.. это уже теплее!.. — Глаза у лейтенанта ожили, словно волчки закрутились. — Так-так-так! Грабанул киоск?

— Грабанул.

— Куда три тысячи дел?

— Раздал… прохожим…

— Так-так-так. — Лейтенант откинулся на спинку стула, ноздри раздулись, как у племенного жеребчика. — Прямо взял и раздал? А зажигалки, сигареты?.. целый ящик?..

— Тоже раздал.

Лейтенант, для виду нахмурясь, но, все же не умея сдержать радостной улыбки, нагнулся над столом и быстро записывал.

Провоцировать — и вперед! Пока не доведешь самооговоры до абсурда! И не выведешь на чистую воду эту равнодушную, бездарную, продажную систему. Вишь, какая у него золотая печатка на пальце, размером в две почтовые марки. На какие шиши купил, ты?!

— Продавщица сказала, вас было двое.

— Нет. Я одного парня попросил как бы постоять на стреме, а он отказался.

Офицер многозначительно посмотрел в лицо Никите.

— Есть еще граждане. Не все… — Он не договорил и поднялся, так как в кабинет стремительно вошел узкоплечий офицер с усами под Сталина, в погонах капитана. От этого несло горячим потом и куревом.

Мельком покосившись на задержанного, встав к нему задом, он тихо — бу-бу-бу — переговорил о чем-то с лейтенантом. Никита и не вслушивался — в голове вертелся вихрь ослепительных обид и ослепительных идей мщения.

И капитан уже собирался уходить, но спросил, кивнув на Никиту:

— Где работает?

— На ВЦ, программист.

— Интеллигенция! — капитан был приятно изумлен, выпрямился, даже усы погладил. — Взяли пьяным?

— Нет.

— Был, был пьян, — влез в разговор Никита.

— Я не знаю, — растерянно пожал плечами лейтенант. Все-таки не врал. — Тут Рябенко пишет: трубка ничего не дала.

Капитан помолчал, вглядываясь в Никиту.

— Странно. — И вдруг лицо у него переменилось. — Стоп! У тебя есть темные очки?

Никита мгновенно сообразил. И сыграл страх.

— Не знаю, о чем вы!

— Знаешь, — и громче: — Знаешь! — и лейтенанту: — Ишь, программист!

Хорошую программу сочинил! Ты еще не понял?! Нарочно тянет на себя киоск, чтобы уйти от главного… Я насквозь таких вижу… белоручек с красными пальчиками! — и нависнув над сидящим Никитой, уже злым шепотом: — Где?