Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— А теперь вот тут. — И, открыв первый том, показала строки обвинения: «Таким образом, есть все основания считать, что действия профессора Левушкина-Александрова в Китае нанесли огромный, невосполнимый ущерб безопасности России…»

Ха-ха-ха! Одними и теми же словами! Это что же, в Институте металла, не особенно думая, писали под диктовку майора Сокола?

— Но почему? Что я им сделал? — бормотал Алексей Александрович. — Я им даже как-то помог — дал микробов почистить отвалы… Не плюй в колодец вылетит, не поймаешь…

Елена Викторовна засмеялась (чего она смеется? Что тут смешного?) и, совершенно не обращая внимания на присутствующих сотрудников ФСБ, объяснила:

— В Институте металла, как я знаю, два года назад была кража золота и платины. Сами понимаете, очень серьезное дело. Я думаю, на них поднажали… Ведь так? — весело спросила она у следователей.

Те с угрюмыми лицами молчали. Уже никаких угроз.

В камере она ему поведала, что об этой краже в Институте металла ей напомнил что-то заподозривший Артем Живило. Хоть и писали в газетах, но забылось. Черноглазый живчик специально съездил туда и, пользуясь своим обаянием, многое выпытал у девчонок из элетрохимической лаборатории. Да, к ним приезжали из ФСБ, да, три-четыре месяца назад…

И грянул поистине счастливый день.

— Левушкин-Александров! — крикнул надзиратель. — На выход!

В каком смысле? В каком? Алексея Александровича быстро провели по коридорам СИЗО во двор, где его ожидал под синим ярким небом не мрачный автозак, а серая «Волга».

— Садитесь, пожалуйста.

И гражданина Левушкина-Александрова повезли — в который раз — к центру города. Интересно куда? В больницу? Рядом в машине сидит то ли конвоир, то ли просто сопровождающий — без оружия.

Нет, его ожидают следователи ФСБ. Вот он снова на третьем этаже, в памятном кабинете. Алексей Александрович уже догадывается, что в его судьбе должны произойти изменения. Отпустят до суда домой? Возьмут на всякий случай подписку о невыезде?

Переступив порог, он увидел опять-таки знакомых ему следователей капитана Шедченко и лейтенанта Кутяева. Татьяна Николаевна предстала сегодня в зеленом шелковом платье, с шарфиком на шее, а юноша в свитерке и черных джинсах. И они смотрят на вошедшего какими-то иными глазами.

В стороне — адвокат Елена Викторовна с цветами в руках.

— А где же Андрей Иванович? — с екнувшим от счастья сердцем спросил Алексей Александрович. И, сунув нос в кулак, невнятно произнес: — Без него отказываюсь говорить… ей-богу…

— А вам и не придется говорить, — ответила Шедченко. — Алексей Александрович! Мне поручено сообщить вам, что уголовное дело в отношении вас прекращено за отсутствием состава преступления.

— Что?! — Профессор хрипло засмеялся. — Простите… а не можете повторить, что вы сказали?

— Могу, Алексей Александрович.

— Нет, не здесь… — Голос у Левушкина-Александрова сорвался. — А перед людьми… Моего сына избили, как сына шпиона… жена… друзья… — И самым постыдным образом он вдруг закрыл лицо локтем и расплакался.

В кабинете наступила тишина. Видимо, эти офицеры много видели подобных слез и потому стояли молча. Да и что тут скажешь?

— Извините… — И вдруг у Алексея Александровича от черного гнева застучало в голове, он, вскинув глаза, с ненавистью выкрикнул: — Ну так отпустите меня! — Скрюченными пальцами разодрал грязную рубашку и принялся расцарапывать гипсовый кожух. — Снимите! А я найду ваших сотрудников, которые били меня… Я запомнил их дыхание… я биофизик… я по всем вашим кабинетам… я их смердящее дыхание… — И Алексей Александрович потерял бы сознание, если бы не Елена Викторовна, — она уже была рядом, она подхватила его под руку…

Левушкина-Александрова перевезли во 2-ю Областную клиническую больницу.

Через три дня гипс сняли, и Бронислава на «BMW» Кунцева привезла его домой.

В дороге она выла, как волчица, обнимая его, целуя то в щеку, то в ухо:

— Мы верили… верили…

Когда вошли в квартиру, Митька прыгнул, как длинный кот, и повис на шее — отец даже вскрикнул. И тут же сказал:

— Все хорошо, нормально… Виси…

Огромными шагами пересек гостиную, зашел в спальню матери. Та сидела, совершенно уже слепая, в кресле и ждала. Обожгла его слезами. И все шептала беззубым ртом (не успела вставить зубы):

— Хорошая… хорошая…

— Что, мама?

— Она хорошая…

Просит не ссориться. Чтобы в доме был мир. Однако об этом потом. На сердце ссадина. Невозможно забыть телеграмму Галины из США: «Нужен ли мой приезд?» Конечно, она имела в виду: не помешает ли ее приезд, учитывая, что дело ведет ФСБ? Но все равно в этой телеграмме было что-то холодное… Если бы она оказалась в подобной ситуации, Алексей не стал бы спрашивать, сразу полетел…

Нужно сказать, что и Бронислава, несмотря на то, что муж после четырехмесячной разлуки оказался рядом, не беспокоила его чрезмерными расспросами и нежностями, хотя было видно, как она, с ее-то огненным характером, исстрадалась: носик заострился, щеки белесые, ногти на руках обломаны… Некогда было собой заняться…

А Митька… Митька шастает теперь по квартире и на улицу собрался пойти, зажав под мышкой свернутую толстую пачку газет, где большими красными и черными буквами заголовки: «НАШ ЛУЧШИЙ ФИЗИК НА СВОБОДЕ!», «ЛЕВУШКИН-АЛЕКСАНДРОВ СВОБОДЕН!», «ЕСЛИ У ВАС ЧЕШЕТСЯ, ПОЧЕШИТЕ В ДРУГОМ МЕСТЕ!»

— Кстати, стоп. — Отец вытянул у сына одну из газет с остро торчащим уголком. Что-то там про сталинских соколов. А, вот: «Майор Сокол уволен из ФСБ по собственному желанию». Ишь ты, по собственному… Да и то хорошо. Чистите, чистите свои ряды, господа-товарищи-чекисты!

— Пап, а почему, пока Одиссей странствовал, к Пенелопе лезли женихи всякие да еще и пили-гуляли в ее доме? Если бы к моей маме полезли, я бы их…

Алексей Александрович потрепал сына по голове. Надо будет с ним подробно поговорить о жизни. Подготовить десяток лекций. О богах. О талантливых грешных людях. О поиске истины. О случайностях в жизни. О предопределенности…

Подошла жена:

— Леша, ты пойдешь на пресс-конференцию?

— Какую еще «конференсию»?

Бронислава хмыкнула. Она не стала говорить, что это мероприятие она и организовала, но сказала, что директор Кунцев вызвался быть ведущим.

— Зачем это? — простонал Алексей Александрович. — Всем же все уже понятно!

Однако пошел. Направился, как обычно, пешком через пригородный осенний березняк, который пожелтел, но еще не весь осыпался и стоял на своей листве, как на зеркале. Черноспинные поползни вились по серебряным стволам, малые синицы перепрыгивали с ветки на ветку, знакомая, рыжая, чуть седоватая к зиме белка шелушила шишку. Алексей Александрович пожалел, что не взял с собой горстку пшена. Прости! Постоял, глядя в раскосые глаза белки, свистнул — и она ответила ему невнятно через губу, как девка на базаре, плюющаяся шелухой семечек: мол, иди пока своей дорогой!..