Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Итак: КИТАЙСКИЙ ШПИОН. В ответ пришло: СЛЫШАЛ. Он простучал в ответ: ЖЕНЕ АДВОКАТ ВРЕТ ГОВНО.

Измученный, забылся на рассвете. Веду себя, как ребенок. А, плевать!

— Как же вам не стыдно, сволочь? — заорала в упор Бронислава, тяжело втиснувшись в приторно пахнущую машину адвоката. — Что вы лжете, пацан? Кого вы знаете?! Мой муж говорил с ней! За распространение порочащих слухов про сотрудников ФСБ вас за жопу повесят!

Бронислава давно не видела, чтобы человек так испугался. Малыш помертвел. Масляные глазки вытаращились.

— Вы… вы шантажируете… я ничего не говорил…

— Что?! Да я все записала. — Она хлопнула себя по карману. — У моего мужа диктофон, в серьгу входит… Вертай деньги, падла!

— За что? Я же веду дело…

— Врешь ты все! Отдавай — или сейчас же иду в коллегию адвокатов… Ну?!

Затравленно глядя на нее, он прошептал:

— Они в сейфе… наверху…

— Я подожду, — прошипела Бронислава, приблизив губы к его носу. — Я здесь сижу и жду. Не придешь через пять минут — я на ней уеду. И ты никуда не посмеешь жаловаться!

Растерянно кивнув, всосав губы под усики, как бы собираясь заплакать, Евгений Яковлевич выполз задом из машины, хотел что-то сказать, но Бронислава рявкнула:

— Пять минут!

На следующий день по просьбе жены арестованного ученого Анна Муравьева наняла нового адвоката. Деньги взяла в долг у Кунцева. А пятьсот долларов, отнятые у прежнего адвоката, упросила Брониславу вернуть тем, кто их ей давал в обмен на уничтожение информации о своих предках в облархиве. Прибежав на квартиру к Анне, Бронислава зарыдала у нее на плече:

— Наверно, я с ума сошла… простите… никому не рассказывайте… а то ему и это привесят…

— Успокойтесь, Бронислава Ивановна, — суетилась рядом рыжая Шурка. Вот, попейте…

— И ты меня прости. — Бронислава обняла Шурку. — Я все думала, что ты… А ты очень хорошая… ты русская, наша…

Кунцев и Белендеев пили коньяк в кабинете директора института.

— Ну, пошли мои деньги на доброе дело, Иван Иосифович?

— Пошли-таки, пошли, — отвечал с усталой улыбкой Кунцев.

— Уедет он со мной, если его выпустят?

— Однозначно, — отвечал Кунцев. — Думаю, вся ситуасия ведет к этому.

— Дорогой мой, истинные друзья познаются в беде, проклятье! — рычал Марданов, закусывая лабораторный спирт малосольными огурцами.

— Это то-точно так, — отвечал старший лаборант. — Вот я два го-года назад на мотоцикле влетел под автокран, чуть б-башку не оторвало рамой… Первый человек, который навестил в «скорой помощи» — Алексей Александрович. Б-баба только у него са-са-стерва.

— Все бабы стервы! — махнул рукой Марданов. И они долго обсуждали эту тему. Но пришли к выводу, что без них (без женщин) все же было бы хуже. Мужу своему Бронислава-то как помогает.

— Эх, проклятье! Он нарушил всего-навсего инструкцию. Даже если были открытые публикации, он должен был посоветоваться с первым отделом. А еще лучше — привлечь к работе лично старую лису Марьяса, который, говорят, испугался, когда узнал, что Алешке китайцы орден вручили за заслуги. Марданов захохотал. — А это памятная медаль института, всем гостям ее дают, там иероглифы, поди прочти. Ха-ха-ха!

— А еще академик!

— Не говори! Это точно! Напринимали хер знает кого!.. По должности. А что он сделал, Марьясов, как физик? Ты знаешь?

— Нет.

— И я не знаю. — И они оба долго и громко хохотали.

Но вот неожиданность — к Марьясову снова заявился его старый знакомый, чернобровый майор Сокол. Разумеется, в штатской одежде.

Юрий Юрьевич вскочил из-за стола, изобразив великую радость на своем плоском желтом лице:

— Света, кофе! Очень рад… Проходите!

— Нет, я на минуту. Дела. — Майор был угрюм, лицо плохо побрито, галстук висел так, словно за него только что дергали. — Юрий Юрьевич, мы оба печемся о славе науки. Я в своей компетенции, вы в своей.

— Да, да, — закивал Марьясов, внимательно глядя в глаза майору. Точно, Андрей Иванович.

— Мы могли бы разрешить вам встретиться с подследственным.

— Да? Я вообще-то занят в эти дни, но для дела…

— Надо для дела. Встретьтесь, поговорите. Шум, который подняли средства массовой информации, не соответствует значимости события. Однако мы идем навстречу. Чтобы не ложился позор на российскую науку. Пусть он признает, что виноват… вспомнит любую мелочь… Насколько даже я в теме, там много мелочей, и мы, возможно, что-то еще уточним… — И с неожиданным надрывом: — Вы же обязаны с нами сотрудничать!

— Да, да! — согласился Марьясов. — Это замечательная идея. Более того, я сам хотел предложить себя вам в качестве одного из поручителей… Ведь вы его сейчас выпустите? А? Ну хотя бы в больницу?

Майор Сокол искоса, кажется, даже неприязненно смотрел на академика.

— Он здоров, — наконец выговорил он.

— Дело не в этом. Голубчик, вы обязаны его выпустить! Он ведь уже не помешает следствию, оно же, как я слышал, завершено. Или нет?

— Завершено, — выдавил из себя Сокол.

— Народ смотрит. Зачем держать? — Марьясов перешел на доверительный, тихий тон: — Сколько надо поручителей, чтобы вы смягчили меру пресечения? Вот вы скажете: десять — я найду десять. Мы напишем вам письма, подпишемся…

Тяжелое лошадиное лицо майора потемнело, отсверкивало от злого пота.

— А если сбежит? Вы об этом не думаете?

— Куда сбежит? И зачем? В конце концов мы… я, Кунцев, Муравьева… мы же ручаемся за него.

— И что мне с вашего ручательства?! Если он сбежит, мы что, вместо него вас, что ли, повезем в суд? Вы хоть знаете: если он сбежит, то по закону с вас как с гуся вода! Вы обязаны будете заплатить по три минимальные зарплаты… Не смешите меня!

— Всего-то?! — удивился Марьясов. — Не знал. Ну давайте мы соберем большой выкуп… или, как точнее сказать, залог?

Майор Сокол засопел, забросил очочки на брови.

— Я вас не узнаю, Юрий Юрьевич. За вами коллектив, думайте о коллективе.

— Я и думаю о коллективе, — ответил Марьясов. — И не только о своем. Вам мало крови Вани Гуртового?

Майор дернул шеей:

— Вы что, полагаете?..

— Я ничего не полагаю. Я предлагаю следствию рассмотреть вопрос о поручителях. Почему это вас так разозлило? Теперь меня и к Левушкину не пустите?

— Почему же, — Сокол убрал очки в карман. — Мы держим слово. Пусть он подумает. Мы тоже люди.

Сотрудник ФСБ ушел, и Юрий Юрьевич понял, что в группе следователей, видимо, раздрай. Но отступать назад они не могут, не умеют. Нужен повод.

Вечером в камере у Левушкина-Александрова появился невысокий, движущийся, как кавалерист — со слегка расставленными ногами (мастер по дзюдо), со всезнающей улыбкой на плоском лице Марьясов.

Увидев директора Института физики, Алексей Александрович лежа кивнул.