Николай Толстиков - Пожинатели плодов

Суровая старушенция умильно закатывает глазки…

Вот когда надо бы было о премии выспрашивать!

Не в то русло

Батюшка Василиск, еще не совсем старый, «полтинник с хвостом», но фигурой — разбухшее тесто, уже на инвалидности и в церкви за «штатом». Приболела у него, а вскоре и преставилась мать, и некому стало для великовозрастного чада готовить, стирать, всячески его обиходить.

По воскресным дням отец Василиск неизменно приходил помолиться в храм, и давние старушонки-прихожанки начали подмечать, что батюшка-то стал все больше походить на неряшливого бомжа. С подачи их, сердобольных, и развернулась за отцом Василиском «охота»…

Резко выделилась Инга Ибрагимовна из почтенного возраста дам, что в приживалки к нему определиться попытались. Те кандидатки и выпить-пожрать не дурочки, и благосостояние их детей и внуков — первая забота, а сам-то батюшка уже на заднем плане, к его просторной квартире досадное приложение.

А Инга Ибрагимовна попросту пригласила к себе в гости.

Вот и пошли отец Василиск вместе со старым приятелем, таким же холостяком, любителем лишний раз выпить и закусить на дармовщинку, к ней.

Инга Ибрагимовна, хоть и за шестой ей десяток, брови подвела, щеки нарумянила, вырядилась в какое-то цветастое «кимоно». Глаз у Инги Ибрагимовны жгуче черен, с хитрецою настороженно прищурен, норовит до донца человечка проглянуть. И в голосе грудном, низком — убаюкивающие, с придыханием, нотки.

Столик в зале отсервирован: водочка, сухое вино, закусончик.

Сели, стали приглядываться друг к другу, разговор что-то не клеился. Вроде и заскучали. Приятель отца Василиска собрался уже было основательно подналечь на яства, выставленные на столе, чтоб уж вечер совсем не пропал понапрасну, и батюшку, не требующего чревоугодием, за собой увлечь, как тут хозяйка вскочила из-за стола:

— Минуточку!

Она юркнула в соседнюю комнату, но вернулась тотчас и — будто подменили ее : глаза по-дурашливому закачены, волосы всклочены, взбиты вверх, руки возняты.

— Калам, балам!.. — зазавывала жуткую смесь из арабских, персидских и невесть еще каких языков слов Инга Ибрагимовна.

Она долго, как припадочная, билась в конвульсиях, извивалась всем телом.

Гости ошарашено пялились на нее.

— Че это она? — озадаченный, спросил отец Василиск.

— Медитация! — со знанием дела вознес палец более начитанный приятель и намахнул стопочку.

— А-а, бесы играют! — сообразил батюшка. — Интересно, интересно!..

Инга Ибрагимовна меж тем припрыгала к столу, стала делать над плешивыми головами гостей загадочные пассы руками.

— Суф! Суф! — как клуша-наседка кудахтала она.

— Извините, а вы можете поспособствовать, чтобы у сухого вина появилась крепость водки? — деловито осведомился приятель отца Василиска.

— Или чтобы из водки нечистый дух испарился, а чистый спирт остался? — застенчиво улыбаясь, предложил отец Василиск.

— Ну, не продвинутые вы какие-то, мужики! — резко вернулась в «нормальное» состояние Инга Ибрагимовна. Она села за стол, наполнила бокал водкой и с придыханием осушила. Занюхала хлебной корочкой, захрустела свепросольным огурчиком.

Свой, в доску, парень!..

Служила она когда-то в воинской части парикмахером в далекой Германии, от воинов, солдат и офицеров, отбою не было, и потом, на «гражданке», она не раз пыталась устроить свою семейную жизнь да не получалось. Мужички попадались вроде б и не хилые, но недолговечные, деток от них не завелось.

Вот и стал скоро отец Василиск для Инги Ибрагимовны вроде большого ребенка. Корыстных «матрон», домогающихся батюшкиных квартиры и казны, она — где по-хорошему, а где и пригрозив, — отстранила. Даже старый приятель и тот оказался не у дел: нечего негативное влияние на батюшку оказывать.

Столкнулись с ним однажды у избирательного участка.

— За коммунистов голосуй! — подтолкнул отец Василиск под бок приятеля.

У того от изумления нижняя челюсть отвисла.

— Инга Ибрагимовна так говорит. Она ведь раньше была коммунисткой. В перестройку из партии вышла по идеологическим соображениям. Вот! Но делу по-прежнему верна. И коммунисты, хоть и нынешние, за простой народ.

Приятель, пуча глаза, промычал что-то невнятное, замахал на отца Василиска руками, только что не перекрестился и задал деру. «Дерьмократ»!

А ведь кабы согласился он проголосовать, то Ингой Ибрагимовной позволено было отцу Василиску пригласить его в гости. Да и батюшке самому хотелось похвастаться чистотой и уютом в квартире, сытным обедом из трех блюд, порассказать, что теперь бабки не перешептываются за его спиной, обсуждая, как раньше, его непрезентабельный внешний вид. Одет с иголочки! Живу, как кум министру!

Одна только еще оставалась неувязочка: никак не бросала Инга Ибрагимовна «шаманить», поднабравшись у всяких заезжих колдунов и экстрасенсов. Хотя и тут иногда своя польза проскакивала.

Есть у Инги Ибрагимовны крохотная дачка на бережку чистой лесной речки. Хозяйка туда уж давненько не ездила, но вместе с отцом Василиском собралась.

В покосившемся домишке куковать им скоро надоело, захотелось на речное плесо. А там дачный народец толкется, купается и загорает. Отец Василиск с такой жары с радостью бы сунулся в воду да постеснялся обнажить свои тучные телеса, облаченные в цветастые семейные трусы.

Инга Ибрагимовна пришла на помощь. Посреди речной протоки, наподобие островка, возвышался на отмели большой камень, туда она и забралась. И началось…

— Калам, балам!.. У-у-у! — только складки жирка из купальника затряслись.

Народец дачный глазел на Ингу Ибрагимовну сначала с удивлением, потом с опаскою из воды все-таки выбрался, а потом и вовсе след его простыл. Может, это колдунья и порчу запросто наведет, или беглая сумасшедшая, что еще хуже.

В блаженном одиночестве отец Василиск, наконец, погрузился в водную прохладу.

«Это ж какая энергия попусту пропадает! — косился он на свою раскосмаченную «экономиссу». — Ее бы да в нужное русло, Богу на пользу… Окрещу, стерву!»

Тост

Отец Федот — из прапорщиков, низкий, коренастый, даже какой-то квадратный, всегда то ли под хмельком, то ли просто так в узкие щелочки плутоватые глазки свои щурит.

Из армии его вытурили, не дали дослужить всего пару лет положенного срока. По особой, он бахвалится, причине: тогда еще, в конце восьмидесятых, замполит-дурак на построении сорвал нательный крестик с шеи солдата, а Федот заступился за беднягу. Может, это и было последней каплей в его служебных прегрешениях: проговаривался Федот по пьяной лавочке, что, мол, и тушенку в жестяных банках у него на складе мыши успешно и много кушали, и спирт из опечатанных канистр чудесным образом улетучивался.