Нэнси Митфорд - Любовь в холодном климате

— Сезон туманов, — сказал он, — и плодоношенья. [7] «Пора плодоношенья и дождей» — строка из «Оды к осени» Д. Китса. Могу я считаться знатоком английской поэзии? Но сегодня утром мы вряд ли сможем наблюдать хоть какое-то плодоношение из-за этого тумана.

В самом деле, туман окружал нас стеной, из которой выступали силуэты желтеющих деревьев. Трава была мокрой насквозь и мои закрытые туфли уже протекли.

— Я люблю, — продолжал он, — вставать с петухами и выходить на прогулку перед завтраком.

— Всегда? — поинтересовалась я.

Я знала людей, которые действительно так поступали.

— Никогда. Никогда-никогда. Но сегодня утром я сказал своему камердинеру отправить вызов в Париж. Я ожидал, что это займет по крайней мере час, но меня соединили практически сразу, так что теперь я не у дел и время течет у меня сквозь пальцы. Разве мой английский не великолепен?

Этот звонок в Париж показался мне самой лихой экстравагантностью, какую я когда-либо видела. Тетя Эмили и тетя Сэди вешали трубку, не закончив фразу, как только проходил трехминутный сигнал. Правда, Дэви часто разговаривал со своим врачом в Лондоне, но он звонил всего лишь из Кента, и это было необходимо для его здоровья, находящегося в постоянном кризисе. Но звонить в Париж, за границу!

— У вас кто-то заболел? — решилась спросить я.

— Не совсем, но она так изводит себя, бедняжка. Конечно, я понимаю, как ей тяжело в Париже без меня, не знаю, как она это выносит. Я очень жалею ее, в самом деле.

— Кого? — любопытство преодолело мою застенчивость, хотя невозможно было долго стесняться этого необыкновенного человека.

— Моя невеста, — небрежно ответил он.

Увы! Что-то подсказывало мне, что именно таким и будет его ответ, мое сердце упало, и я пробормотала:

— О, как интересно. Вы обручены?

Он искоса бросил на меня странный взгляд.

— О, да, — сказал он, — обручен.

— И вы собираетесь жениться в ближайшее время?

Но почему, спрашивала я себя, он уехал один, без нее? Если бы у меня был такой удивительный жених, я следовала бы за ним везде, как верный спаниель.

— Не думаю, что это случится очень скоро, — сказал он весело. — Все дело в Ватикане, знаете ли. Тысячелетья — ничто перед ним, «столь быстротечен их лет, кратки, как стража, вершащая ночь, прежде, чем солнце взойдет». [8] Строки из гимна «Наш Бог» Исаака Уотса. Все-таки я доволен своим знанием английской поэзии. Если только вы считаете это поэзией. Это гимн на самом деле. Существует такая вещь, как римская церковь, моя дорогая барышня, к которой я принадлежу. И церковь должна аннулировать брак, чтобы мы смогли объявить о помолвке. Моя возлюбленная, моя Дульсинея (блестящий английский?) должна получить развод, прежде чем станет свободной и сможет выйти замуж за меня.

— Боже! Так она уже замужем?

— Да, да, конечно. В природе существует очень мало незамужних дам, знаете ли. Ни в одном государстве хорошеньким женщинам не удается надолго сохранить свободу.

— Моя тетя Эмили не одобряет помолвок с замужними дамами. А моя мама всегда так делала, за это тетя Эмили очень осуждает ее.

— Вы должны сказать своей дорогой тете Эмили, что это весьма удобно во многих отношениях. Но я так часто и так долго был женихом, что теперь мне пора жениться.

— А вы этого хотите?

— Не уверен. Каждый день за ужином видеть одно и то же лицо, не ужасно ли это?

— Тогда вы можете расторгнуть помолвку.

— Трудно расставаться со старыми привычками. Я уже так привык быть женихом, что уже не могу себе представить другого состояния.

— А вы уже были помолвлены раньше?

— Много, много раз, — признался он.

— Так что же случилось с ними со всеми?

— Различные превратности судьбы.

— Например? Что произошло с вашей предпоследней невестой?

— Дайте вспомнить… Ах, да… она сделала кое-что, что я не мог одобрить, так что я ее разлюбил.

— Но разве вы можете оставлять любящих людей из-за того, что они делают вещи, которые вы не одобряете?

— Да, могу.

— Какая счастливая способность, — сказала я. — Я уверена, что не смогла бы.

Мы дошли до конца аллеи, перед нами лежало сжатое поле. Туман разошелся, и солнечные лучи золотили стерню, деревья и скирды пшеницы. Я размышляла о том, как мне повезло пережить такие прекрасные мгновения с таким замечательным человеком, я должна буду запомнить эту картину на всю жизнь. Герцог прервал мои размышления, сказав:

— «Приветствуем лучи рассвета! Хоть мрачен наш удел, сердца наши пылают!» Разве я не идеальный кладезь цитат? Скажите, кто сейчас является любовником Вероники?

Я снова была вынуждена признаться, что до сих пор не никогда не видела Веронику и ничего не знаю о ее жизни. Он, казалось, был поражен этой новостью не меньше Роли. Он задумчиво поглядел на меня и произнес:

— Вы так молоды. Но в вас есть что-то от вашей матери. Сначала я не заметил, но теперь думаю, что-то есть.

— И кто же по-вашему любовник миссис Чаддерсли Корбетт? — спросила я.

В этот момент она интересовала меня больше, чем моя мать, к тому же эти разговоры о любовниках опьяняли меня. Одно я знала, они существуют, доказательством этому был герцог Монмут и все такое, но увидеть живого любовника так близко, под одной со мной крышей, это было захватывающе интересно.

— Это совершенно неважно, — сказал он. — Она, как все женщины ее типа существует в крошечной группе или, так сказать, сообществе, где каждый рано или поздно становится любовником всех прочих. Так что, когда она меняет любовника, это больше походит на перестановку в кабинете министров, чем на смену правительства. Всегда выбирается кандидат из той же старой партии.

— Во Франции все происходит точно так же? — поинтересовалась я.

— Со светскими людьми? Так происходит во всем мире, хотя во Франции, должен признать, перестановки случаются реже, чем в Англии. Министры дольше остаются на постах.

— Почему?

— Почему? Потому что только француженки умеют правильно обращаться с любовниками.

— Нет! — воскликнула я. — О, расскажите.

Я была совершенно очарована этой беседой.

— Это очень просто. Вы должны давать понять, что уважаете их.

— Боже, — сказала я, — наверное, это трудно.

— Все эти английские роковые женщины, которых вы будете наблюдать, Вероники, и Шейлы, и Бренды, и ваша мать в том числе (хотя никто не ожидал, что она захочет покинуть эту тесную сцену и станет деклассированной изгнанницей), все они следуют другой модели поведения. Они всегда слишком горды и неприступны, когда звонишь им и хочешь пригласить пообедать на этой неделе. Короче говоря, они во всем ищут себе выгоду, и это им никогда не удается. Даже англичанам, которые ко всякому привыкли, и тем становится не по себе. Конечно, ни один француз не станет мириться с таким отношением ни дня. Поэтому им приходится идти на перестановки.