Ольга Резниченко - Светлое будущее: вето на будущее

Уже и перевалило за середину лета. В голове такой кавардак, что и не заметила… как резво добрались до этой точки. А там и Мирашев признался, что скоро, в начале августа, у него день рождения, а потому к печальным заботам прибавились еще и волнительные переживания о том, что бы ему такое подарить и как пережить тот массовый, сумасбродный сабантуй.

Ну а пока, если верить убеждениям Мирона, у меня появилась «благодатная» возможность отрепетировать столь «ужасное событие» (цитата его иронии надо мной относительно «беспочвенной паники», ибо «планы очень даже просты: насинячиться до реников и довести до оргазма свою Мальвину»). Тот еще… креативный, романтичный Буратино мне достался.

Так что… юбилей. Альберт Константинович Вольский, виновник торжества, которому стукнул… полтинник.

Едва мы вышли с Мироном из авто, как тут же, прямо на парковке, и встретил нас (весь при параде: дорогой темно-синий костюм, белая рубашка, расстегнутая на две пуговицы; золотая цепь изящного плетения, толщиною в палец, в довершение образа солидного дядьки) крупный мужчина средних лет. И пусть позади нас шли еще гости, он не особо спешил их приветствовать. А вот, едва увидал Мирашева, как тотчас кинулся навстречу, распахивая радушные, братские, теплые объятия.

Ответить взаимностью, выразить благодарность за приглашение и выступить с воодушевленной, от всего сердца, речью и вручить конверт с сертификатом, подтверждающем право собственности на, теперь уже его личные, «метр на два» с прилегающим участком в элитном месте на (закрытом с недавних пор для захоронений) не менее престижном, нежели сам «награждаемый», городском кладбище…

Загоготал Альберт Константинович, вчитавшись в строки:

— Мирашев, блядь! — весело вскрикнул, заметав лихорадочно взор то на Миру, то обратно на документ. — Ты, как всегда, храбрый и веселый!

Гыгыкнул Мирон:

— А че ж грустить?! Все ж там будем…

— Так ты ж бессмертный, — внезапно послышалось где-то из-за спины юбиляра. Шаги ближе — не обозналась я: Майоров… да не один, с ее величеством Алисой…

Молчаливое кивание головой (ее, мое) — в знак приветствия. Мужчины же — радостно пожали друг другу руки и обнялись, похлопав по плечу.

— О! Косой, и ты здесь?! — ликующе, искренне удивившись, крикнул, отозвался неожиданно Вольский, роняя кому-то позади нас.

— Ну так? — ехидное. Будто кто шандарахнул меня тысячью вольт, передернуло на месте. Обмерла, оцепенела от знакомых нот.

— А Валю где потерял? Опять, что ль, тот в запой ушел без нас? Или на Канары урвал с какой-нибудь новой прошмандевкой?

Заржал его собеседник — не решаюсь обернуться. Сердце нещадно заколотилось, предчувствуя недоброе.

— Да я че ему… нянька? Где-то шляется. На мороз упал. Может, куш сорвал — пока не профестивалит все, не успокоится.

Загоготал тотчас народ… в том числе и мой Мирон.

Молнией прошибло, пронзая, цепляя каждую мою клетку; перехватило дыхание. Сжалась я от жути. Разворот — взор в лицо Изуверу.

— Ник, ты че? — в удивлении уставился на меня Мирашев, вперился в ужасом распятое лицо, в очи — где бликом билось эхо смерти.

Серой пеленой вмиг заслонило мои глаза, по щекам потекли слезы.

Обомлел и «гость».

— Ника, блядь! — отдернул меня вдруг Мирон за локоть. Побелел, не менее моего.

Резвый разворот — взгляд на ублюдка, и снова мне в очи:

— Это он, да?! — деспотичное, громыханием.

Вдруг шум, шорох.

Кинулся бежать этот сукин сын. Будто кто кислотой обдал Мирашева. Вырывал свою руку из моей — и следом рванул за ним. По инерции мои шаги вдогонку, но мгновение — и обмерла я, как и Мирон, на стоянке, застыли ни с чем: умчал этот ублюдок от него, от нас — живо прыгнул за руль своей тачки — и по газам, долой. Торопливо стерла я слезы (невольно размазывая тушь) — и пошагала в своему защитнику, желая прикипеть, спрятаться за ним, осознавая внезапно… как близко к своим неистовым врагам оказалась… Дико взревел, завопил Мирашев, сдирая эмоции ладонями с лица:

— Сука! ВСЕ РАВНО ЧЕТВЕРТУЮ!

Бешенный, полный ярости взгляд около. Лицо его переменилось до неузнаваемости.

Кровожадность разразилась бесовским плясом в глазах.

— МАЙОР!

Тотчас шаги позади меня — обернулась. Еще немного — и поравнялся рядом. Молчит, ждет указ Виктор.

— Ее… — кивнул головой на меня Мирон, не роняя взор, — под твою ответственность. Пусть только хоть одна Сука к ней приблизится — стреляй не глядя. МАЗУР!

Поежилась я от услышанного.

— Нет его, — уведомил, уточнил кто-то из товарищей. Скривился от гнева Мирашев. Взор по горизонту, за нашими спинами: — ВОЛЬСКИЙ! — приказом, — звони своим — пусть тормозят гниду. А мы, Колян, Серега — со мной, поедем пировать, — психопатическая ухмылка Миры, играя скулами, искажая, превращая его лицо окончательно в лик кошмара.

— Я с вами, — загоготал вожделенно юбиляр и, набирая уже чей-то номер в телефоне на ходу, подался в сторону джипа, в который уже заскочили остальные.

— Пошли в дом! — и хоть не грубо, но жестким велением отозвался, рявкнул на меня Майоров.

Секунды сомнений — и поддаюсь, подчиняюсь требованию. Но страх… ужас дрожью, дробью, морозом уже пробивал конечности. Предчувствие жуткое, пугающее. Кому из них можно верить? И кто еще… готов кого предать… ради иных идеалов?

В дом. Через кухню в комнаты…

Его родимого приметила еще с порога на столе — а потому нарочно прибавляю скорость. Поспевает за мной Виктор, но недостаточно, дабы вовремя заметить подвох, еще миг — и живо делаю выпад, движение — хватаю нож — тотчас обернулась:

— Стоять!

— Ты чего, блядь?! — в момент испуганно взревел, давясь шоком, Майоров.

— Ни шагу ко мне! — воплю исступленно.

— У тя че, блядь, Сука… крыша поехала?!

Попытка сдвинуться с места, ко мне ближе, а потому тотчас отступаю назад, и снова четкое, резвое веление, грозя лезвием:

— Не приближайся, мразь!

— Ты че, ебанулась? Не трону тебя!

— Как тогда, да?! — рычу буйно. — На даче?.. Когда на огороде… хуе свой мерзкий хотел в меня впихнуть?!

— Слышь, ты! За базаром следи! У тебя че… кукушка слетела? Как и у этого? — кивнул в сторону окна. — Че за ***ня у вас там случилась? — и снова шаг ко мне ближе.

— НЕ ПОДХОДИ! — завопила я из последних сил, уже трясясь от ярости, чувствуя, что отступать некуда (уперлась в стол).

— Да кто тебя тронет?! Что ты несешь?! Ты же баба Мирона! Здесь все свои!

— Знаю я ваших! — отчаянно. — нахуй СВАЛИЛ!

— Слышишь?! Ты сейчас довыебаваешься! Точно уебу!

— Да отстань ты от нее! — неожиданно вмешался женский голос. И снова знакомые ноты. Перевожу взор в сторону двери — Алиса. — Пусть хоть тут сидит, хоть куда хочет валит! — продолжила. — Она такая же, как и твой Мира, — оба конченные на всю голову. И с ними связываться — себе дороже. Пускай сам ее потом, где хочет, ищет и разбирается… если ей жить надоело и лезет, творит что попало и рвется непонятно куда!