Александр Брежнев - Снег на Рождество

— Отлично! — воскликнул он и подпрыгнул. — Отлично. Ну а теперь, доктор, я покажу тебе, как я стреляю.

И не успел я слова вымолвить, как он, сунув мне в правую руку пробку и приказав держать ее чуть повыше уха, начал отмеривать шаги.

— Вась? — испугался я. — Погоди. Ведь вас за каждый патрон…

Он остановился и, как-то странно разглядывая меня, усмехнулся.

— Эх, доктор. Да ежели хошь знать, я всю обойму могу израсходовать.

— Чудак, но ведь ты можешь меня убить! — закричал я. — Неужели ты этого не понимаешь?!

— Я за свою жизнь никого никогда не убил, — спокойно произнес Васька.

Я был уже не рад, что спустился в эту балочку, лучше бы я где-нибудь по дороге замерз, чем вот так, как сейчас, отговаривать этого чудака от стрельбы. Поначалу у меня закололо сердце. Затем кинуло в жар. Хотелось снять валенки, как снимал их несколько минут назад Васька, стащить с ног портянки, носки и, став подошвами на снег, хоть на минуту унять и жар, и все мое волнение.

Васька, повертев перед своим носом наган, приказал:

— Подними пробку.

Я поднял.

— Хорошо… Так и держи…

И он отошел еще на два шага. Остановился.

Двумя руками обхватив рукоятку нагана, он стал медленно наводить на меня дуло. Я присел.

«Ну, все… — подумал я. — Сейчас убьет…»

И вдруг в эти последние секунды моей жизни неизвестно откуда мне на голову рухнула огромная куча снега. И вместе с ней прозвучал знакомый бас:

— Я так тебя ищу, я твое обещание с прошлого года не позабыл, а ты позабыл… А ну стреляй… стреляй не глядя…

«Разбойник какой-то!» — подумал я, не зная толком, радоваться случайности или нет.

Васька широко раскрытыми глазами испуганно посмотрел на верзилу, то и дело пыхтевшего как паровоз и ругавшего свою жену на чем только свет стоит.

— А ну стреляй… стреляй не глядя… — стряхнув с себя снег, более спокойно сказал верзила, продолжая вспоминать жену. Васька, сунув руку под платок, почесал затылок.

— Уж больно голос знакомый, — тихо сказал он мне и, взведя курок, как слепой, вытянув вперед руку, боком стал приближаться к верзиле.

— А ну стреляй, стреляй не глядя! — окончательно рассердившись, заорал верзила.

— Корнюха, ты? — вдруг в радости воскликнул Васька.

— Ну я.

— Тьфу ты! Тебя в снегу и не узнать.

Я улыбнулся. Так и есть, это был он самый, лесник Корнюха. Мужик страшно горячий, сильный, веселый. На нем был латаный-перелатаный грязный полушубок. Подпоясан он был телефонным кабелем в руку толщиной, грудь была перетянута темно-вишневым шерстяным платком, из-за которого со спины торчал длинный топор. Корнюха лицом был худ и сух. Всегда, даже зимой, ходил без шапки. Огромная густая, редко расчесываемая шевелюра надежно защищала его от снега и от дождя. Каждый день он мазал ее салом, отчего она блестела, а при ярком солнце даже сияла. Огромные кисти рук его с изогнутыми широконогтевыми пальцами в шрамах. Это следы лесоповалов, летней таксации и осеннего, массового в нашем поселке дровокола, так как почти во всех наших домах отопление печное. Осенью Корнюха был персоной номер один. Раздевшись до трусов, он с шести утра и до шести вечера без передыха колол дрова. Левой рукой взяв полено, он нежно ставил его на огромный чурбан и, взмахнув топором, наискосок ударял по нему, приговаривая: «А вот вам… два левых сапога…»

Удивительно легко и свободно исполнял он очень тяжелый для многих труд. Дрова кололись — точно семечки щелкались. Ритмично ударял топор, громко, с присущим только Корнюхе возбуждением произносились одни и те же слова, а все его мускулистое тело, полное красоты движения и какого-то трепета, так бойко двигалось, что казалось, внутри его была вечная, нестирающаяся и неломающаяся пружина. Целая толпа зевак с шести утра и до шести вечера стояла и с благоговением, забыв обо всем на свете, наблюдала, как тукал Корнюха. А детишки, каждый раз дождавшись начала Корнюхиной прибаутки, хором помогали ему.

— А вот вам… два левых сапога!..

— Силен! — удивлялись некоторые. — Вроде неуклюж, волошковат, а колет-то хорошо.

Другие говорили, что он где-то по секрету дровокольную науку выведал, и теперь вот всем механику преподает. Говорили, что он колет для того, чтобы себя утешить. Или же для того, чтобы в поселке люди друг с другом были помягче.

— Сила есть, ума не надо… — тяжко вздыхал Никифоров.

— Ну нет… — угрюмо нахмурясь, произносил сельповский грузчик. — Просто ему жарко… Жена у него в санатории гуляет, а он, чтобы не взяться за ружье, в дровах остывает…

— Ой, — перебивала его Верка. — Да не из-за жены он расстроен. Он в Нинку влюбился, а та его не любит.

Все и всякое говорили про Корнюху. Но никто никогда его не ругал. Его уважали, его ценили.

Вот только непонятно было, почему он все время приговаривает: «А вот вам… два левых сапога…»

— Братцы, это я знаю! — гордо восклицал грузчик и объяснял: — Прибаутка эта его родилась на войне. Попал он в пехоту. А там все левой да левой. Ну а он, сами знаете, вечно старается. Так вот, у него стали все левые сапоги разлетаться. Ротный издал приказ каптерщику выдавать Корнюхе, кроме правого сапога, два левых, один на ногу, а другой про запас. А Корнюхе только этого и надо. Еще сильнее замолотил он своей левой, и через месяц дело дошло до того, что все левые сапоги в части кончились. Затосковал Корнюха, все же как-никак стыдно пяткой светить. Постепенно слух о тоске его дошел до начальства. Вызвал его командир и говорит:

— Ты чего хмурый?

А он ему:

— Я не хмурый, я злой.

А тот:

— А нам здесь такие и нужны.

И на передовую его связистом. Под пулеметным огнем да под артобстрелом приходилось связь налаживать. Взвалит он две, а то и три катушки на спину, возьмет лопату и вперед. Левый сапог меньше стал стираться, в основном на животе теперь мозоли натираются.

— Ой, да я чуть не забыл… — грузчик, засмеявшись, быстрее прежнего продолжил: — Чуть не забыл… вместе с сапогами носил он и длинную лопату. Раз сам генерал остановил его у переправы и спрашивает:

— Младший сержант, вы кем числитесь?

— Связист я, — отвечает тот ему.

Генерал взял лопату.

— Разве связисту положена такая лопата?

— Может быть, другим не положена, а мне положена, — пробурчал Корнюха и тут же с ходу как выпалит генералу: — Товарищ генерал, мне эту лопату танкисты по заказу сделали, с ее помощью я хочу как можно скорее гадов перебить.

— И откуда ты все это знаешь? — спросил грузчика Никифоров.

— Как откуда? Ведь мы с ним на пару служили.

— Ага, все ясно, — ехидно произнес Никифоров. — Ты, верно, сторожил его левый сапог.

— Да пошел ты… — вспыхивал грузчик. — Да ежели хочешь знать… мы с Корнюхой благодаря этой лопате медаль заработали. Точнее, он заработал. Раз ползем с катушками. Глядь, а вокруг немчуга тук-тук… тук-тук… десант, человек сто. Мы замаскировались. Корнюха связь поддерживает, огнем командует. А я в десяти шагах от него рацию держу. Тут, глядь, немчуга все ближе и ближе, вот уже в тридцати шагах, а некоторые полным ростом идут. Корнюха по рации связывается с командиром.