Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута
- Название:Тысяча осеней Якоба де Зута
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Аттикус
- Год:2017
- Город:Москва
- ISBN:978-5-389-13657-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута краткое содержание
. Итак, молодой клерк Якоб де Зут прибывает на крошечный островок Дэдзима под боком у огромной феодальной Японии. Среди хитроумных купцов, коварных переводчиков и дорогих куртизанок он должен за пять лет заработать состояние, достаточное, чтобы просить руки оставшейся в Роттердаме возлюбленной – однако на Дэдзиме его вниманием завладевают молодая японская акушерка Орито и зловещий настоятель далекого горного монастыря Эномото-сэнсэй…
«Именно для таких романов, как „Тысяча осеней Якоба де Зута“, – писала газета
, – придумали определение „шедевр“».
Тысяча осеней Якоба де Зута - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Скрипач на нижней палубе играет «Темноглазую красотку из Твенте».
Капитан Лейси наливает себе виски, настоянный на черной смородине.
Ворстенбос бьет Сниткера по лицу тростью с серебряным набалдашником, пока не устает рука.
– Заковать этого рукоблуда в кандалы и поместить в самый вонючий угол кубрика!
Первый помощник с двумя матросами уволакивают стонущее тело. Ворстенбос, опустившись возле Якоба на колени, хлопает того по плечу:
– Спасибо, что приняли на себя удар, мой мальчик! Боюсь, нос вам расквасили знатно…
Боль такая, словно нос сломан, однако руки и колени липкие не от крови. Чернила, догадывается писарь, с трудом принимая сидячее положение.
Чернильница треснула, от нее разбегаются ярко-синие ручейки и речушки…
Чернильные струйки просачиваются в щели, впитываются в пересохшую древесину…
«Чернила, – думает Якоб, – самая плодотворящая из жидкостей…»
III. На сампане, пришвартованном возле судна «Шенандоа» в гавани Нагасаки
Утро 26 июля 1799 г.
Без шляпы, изнемогая от жары в своем синем парадном вицмундире, Якоб де Зут мыслями погрузился в прошлое – в тот день, десять месяцев назад, когда разъяренное Северное море кидалось на дамбу в Домбурге и ветер гнал мелкую водяную пыль по Церковной улице, мимо домика священника, где дядюшка торжественно вручал Якобу клеенчатую сумку. В сумке лежала Псалтирь в потертом переплете из оленьей кожи. Якоб и сейчас может по памяти повторить дядюшкину речь почти слово в слово.
– Небу известно, племянник, сколько раз ты уже слышал историю этой книги. Когда твой прапрадед был в Венеции, нагрянула чума. Он весь покрылся язвами размером с лягушку, но непрестанно молился вот по этому сборнику псалмов, и Господь излечил его. Пятьдесят лет назад твой прадедушка Тис воевал в Пфальце. Их полк попал в засаду. Пуля, летевшая в сердце твоего прадеда, застряла в обложке. – Дядюшка тронул свинцовую пулю, прочно вмятую в переплет. – Этой книге и я, и твой отец, и ты, и Гертье в буквальном смысле обязаны тем, что живем на свете. Мы не паписты, мы не приписываем чудесных свойств гнутым гвоздям и старым тряпкам, но ты понимаешь – эта священная книга связана с жизнью нашего рода. Она подарена тебе предками и взята тобой взаймы у потомков. Что бы ни принесли тебе грядущие годы, помни: эта Псалтирь… – Он коснулся клеенчатой сумки. – Это твой пропуск домой. Псалмы Давида – Библия внутри Библии. Молись по ним, внимай им, учись у них, тогда не собьешься с верного пути. Защищай их даже ценой своей жизни, и пусть они питают твою душу. А теперь ступай, Якоб. Господь с тобой!
– «Защищай их даже ценой жизни», – шепчет Якоб себе под нос…
…«В этом-то все и дело», – думает про себя.
Десять дней назад корабль «Шенандоа» бросил якорь у скалы Папенбург – названной так в память о мучениках истинной веры, сброшенных с высоты в море. Капитан Лейси приказал сложить все предметы христианской веры в бочку, накрепко забить и сдать японским властям – все вернут, когда бриг будет отплывать из Японии. Исключений не делают ни для кого, даже для нового управляющего факторией Ворстенбоса и его подопечного-писца. Матросы ворчали, что скорее расстанутся со своими детородными органами, чем с распятием, но когда на борт поднялись инспектора-японцы в сопровождении вооруженной охраны, все распятия и образки Святого Христофора мигом скрылись в заранее заготовленные тайники. Бочку наполнили четками и молитвенниками, которые капитан Лейси привез с собой специально для этой цели; Псалтирь де Зута не была в их числе.
«Как бы я мог предать своего дядю, – мрачно размышляет писарь, – свою церковь и своего Господа?»
Псалтирь запрятана меж другими книгами в сундуке, а на сундуке сидит де Зут.
«Вряд ли риск так уж велик», – уговаривает он сам себя. В книге нет ни пометок, ни иллюстраций, указывающих на то, что это христианский текст, а переводчики наверняка плохо знают голландский, где им разобрать архаичный библейский язык. «Я – служащий Объединенной Ост-Индской компании. Что могут японцы мне сделать?»
Ответа Якоб не знает, и, честно говоря, ему страшно.
Проходит четверть часа; о Ворстенбосе и его двух слугах-малайцах ни слуху ни духу.
Бледная веснушчатая кожа Якоба поджаривается, словно бекон на сковородке.
Над водой проносится летучая рыба, стрижет плавниками.
– Тобио! – кричит один гребец другому, показывая пальцем. – Тобио!
Якоб повторяет это слово, и оба гребца хохочут так, что лодка раскачивается.
Пассажир не возмущается. Он молча рассматривает кружащие вокруг «Шенандоа» сторожевые лодки; рыбачьи суденышки; жмущийся к берегу японский торговый корабль, крутобокий, как португальский галеон, только еще более пузатый; увеселительную барку знати, увешанную занавесями в черно-голубых цветах княжеского рода, в сопровождении лодок с прислужниками; и остроносую джонку, совсем как у китайских торговцев в Батавии…
Город Нагасаки, придавленный подошвами гор, словно сочится из-под пальцев дощатой серостью и бурыми земляными оттенками. От бухты тянет водорослями, отбросами и дымом бесчисленных труб. По горным склонам до самых зубчатых вершин ступеньками поднимаются рисовые поля.
«Безумец мог бы представить, что находится внутри надтреснутой нефритовой чаши», – думает Якоб.
Перед ним раскинулся его будущий дом: Дэдзима, обнесенный высокими стенами искусственный остров в форме веера, примерно двести шагов по внешней дуге, восемьдесят шагов в глубину. Остров образован из насыпей, как и бóльшая часть Амстердама. За прошедшую неделю, рисуя наброски фактории с фок-мачты «Шенандоа», Якоб насчитал около двадцати пяти крыш: перенумерованные пакгаузы японских купцов; жилища капитана и управляющего; дом помощника управляющего с Дозорной башней на крыше; Гильдия переводчиков; больничка. Из четырех голландских пакгаузов – Рус, Лели, Дорн и Эйк – только последние два пережили, как выразился Ворстенбос, «Сниткеровский пожар». Лели сейчас отстраивают заново, а выгоревший дотла Рус подождет, пока фактория хоть чуть-чуть не расквитается с долгами. Сухопутные ворота связывают Дэдзиму с городом Нагасаки – одним пролетом каменного моста через ров с жидкой грязью, который заполняется водой во время прилива. Морские ворота открываются только в торговый сезон; здесь разгружают сампаны Объединенной Ост-Индской компании. Рядом – здание таможни, где всех голландцев, кроме капитана и управляющего, обыскивают, проверяя, нет ли у них запрещенных предметов.
«И во главе списка – предметы христианской веры», – думает Якоб.
Вернувшись к наброску, он углем заштриховывает морские волны.
Гребцы с любопытством вытягивают шеи; Якоб показывает им рисунок.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: