Артур Дарра - Земля дождей

— Вот ты написала мне, что я успешный журналист. Что в столь юном возрасте уже карьеру сделал. Так ведь всё это — чепуха! Да-да, для меня это всё — че-пу-ха. Потому что не нравится мне писать о том, что я пишу. Меня сушит эта работа. Понимаешь, я хочу что-то красивое и умное писать. Что-то глубокое и чувственное. Что-то… сам даже не знаю что. Но что-то необычное. Что-то, что высечет моё имя на плоти времени. Истории. С пятнадцати лет, как уехал, мечтаю написать свою книгу — а не выходит. Там мотаюсь, здесь успеваю — и всё, сил нет. Ни на что. Пытаюсь развлекаться, в городе развлечений много! У-у! А потом наутро так вообще жить не хочется. В такую чернь пускаешься порой, что даже тошно от себя становится… Это дыра. Дыра, Жень, в которую я падаю. Я ещё молод, но уже понимаю все эти вещи. О, я отлично их понимаю!

— А в чём же причина? — спросила Женя, пристально глядя на Роберта. — Почему бы тебе не бросить всё на время и не написать книгу? Свою. Настоящую. Почему?

— Эх, — тяжело вздохнул Роберт. — Вот и я себя спрашиваю, Женька. А почему. Я пробовал. Не могу писать. Ну вот вообще. Не пишется никак. Как будто я и не знаю, о чём писать. Вроде хотеть-то хочу, а вот взять и написать — не удаётся. Может, не созрел. Чтобы написать книгу, нужно ведь самому быть чем-то наполненным изнутри, чтобы выразить это на страницах. А я как будто потерял стержень… Самый главный стержень, на котором и строится писательское начало. Так, статейки настрогать — это нетрудно. Но вот душу вложить в свой — и именно в свой текст — с этим беда.

— А может, всё дело в музе, а? — Улыбнувшись, Женя мягко хлопнула Роберта по плечу. — Вернее, в её отсутствии?

— А кто ж его знает. — Слабая улыбка озарила и лицо Роберта. — Может, и в ней…

*

Спустя четыре часа Женя подошла к окну и закрыла его.

— Дождь разыгрался, — сказала она.

Тучи добрались и досюда, подумал Роберт, вспоминая того мужика из автобуса.

Аврора уже проснулась и играла со своим игрушками. Ей совсем не было дела до дождя, что буйствовал снаружи. В доме было спокойно и надёжно. Женя принялась за приготовление ужина. И вскоре они втроем вкусно поели. Затем Аврора убежала играть дальше.

— Что за лекарство? — спросил Роберт, увидев, как Женя после еды запила какую-то таблетку.

— Да так… после смерти мужа началось, — неохотно отвечала Женя. — Руки покрылись красными пятнами. И до сих пор, как ни стараюсь, не проходят.

— Покажи, — попросил Роберт. — Пожалуйста.

После нескольких секунд раздумий Женя протянула ему свои руки. С внешней стороны они были покрыты мелкими красными точками.

— Какая-то сыпь, — сказала она. — Не знаю, откуда. Но очень чешется. С каждым разом все сложнее и сложнее терпеть. Порой — просто невыносимо.

— Может, аллергия на что? — Роберт потёр затылок.

— У меня никогда не было аллергии. Ни на что. — Женя вдруг быстро убрала свои руки. — Пора укладывать Аврору.

Она вышла из-за стола и отправилась вместе с дочкой на второй этаж. Когда там погас свет, спустилась, держа в руках постельное белье с подушкой. У лестницы включила висевший на стене синий ночник.

— Вроде уснула, — тихо сообщила Женя. И, встав по центру комнаты, задумалась. — Я постелю тебе на диване. Заранее. Когда захочешь, ляжешь.

— Хорошо.

Пока Женя застилала место ночлега Роберта, тот смотрел на неё и размышлял. «Мне хорошо здесь. День пронёсся так, будто он и вовсе не начинался. Как будто я живу здесь всю свою жизнь». Странные метаморфозы с восприятием времени у Роберта продолжались.

— Знаешь, фантасмагория заключается в том, — произнёс он вдруг, загадочно глядя куда-то перед собой, и Женя тут же повернулась к нему, — что чаще чувствуешь себя по-настоящему хорошо именно в чужом доме. Вот когда я ступил на порог твоего дома, Жень, меня пронзила пуля отчаяния. И сожаления. От того, что у меня нет такого же уюта. И вообще нет этого чувства в жизни. Да что тут говорить… Я даже и не пытаюсь его создать. Совсем упустил это из виду. И как тут можно говорить о каких-то значительных изменениях в душевной жизни, если я смотрю на свой нынешний дом как на нечто чужое? А ведь точка отсчёта человека, пожалуй, начинается с его дома. Я это вот сейчас понимаю. Всегда должно быть такое место, куда должно хотеться вернуться. Иначе совершенно теряется смысл. И начинается хаос. Я сам делаю из своей жизни хаос. А ведь всё в моих руках… Хех… Только в моих — сделать его таким, как мне будет по душе. По-домашнему, с любовью. Только вот с любовью у меня проблемы. Неоткуда её брать. По-моему, у всех с ней проблемы, да? Она то есть, то кончается. То снова бьет ключом, то снова испаряется. Какая-то странная — эта любовь. Непостоянная. Ух, даже стихами уже заговорил! Да… скоро так до поэта договорюсь. В общем, что я хочу сказать… Невозможно за любовь ухватиться и не отпускать. Может то, что мы привыкли называть любовью, и не любовь вовсе, Жень?.. Может, это всего-навсего иллюзорная чушь — и не более? В детстве, как болезнь, мы её проживаем, а потом на всю жизнь у нас вырабатывается к ней иммунитет, а?

— То есть мы с тобой были больны в детстве? — спросила Женя.

— Возможно, — кивнул Роберт задумчиво.

— А теперь нас не может взять эта зараза?

— Если только не мутировала…

*

— Может, это отголоски твоего кризиса? — предположила Женя, сидя напротив Роберта. Была ночь. Они за кухонным столом по чуть-чуть пили яблочное вино, уже пятый час неторопливо ведя беседу.

— А чёрт его знает, — пожал плечами Роберт. — Просто знаешь, живём мы все, Жень, коммунизм у нас, вроде бы всё здорово. Но вот в душе у меня как-то тревожно. Как будто скоро всё это уйдёт. Исчезнет. Сотрётся. Понимаешь, и тогда вообще непонятно будет и мне, и другим: а что же дальше-то? Куда дальше-то? И главное — зачем? И ощущение, что смутные, тяжёлые времена ожидают наши души. Уже давно чувствую, что тучи надвигаются к моей собственной. И понимаю: если что-то в ближайшее время у меня в жизни не произойдёт, я просто однажды взорвусь изнутри. Безумие какое-то, согласись? Сейчас какой-то бред несу, ей-богу… Сам даже теряю смысл, к чему я это все говорил… Так… Так вот. Про будущее. Мне отчего-то кажется, что и следующие поколения, через десять, двадцать, тридцать лет, они так же будут пропитываться этой внутренней темнотой. Бессмыслием происходящего, что ли. Даже не знаю, как ещё можно выразиться.

— Тревожишься за следующие поколения?

— Да не то чтобы. Сам просто хочу остаться на плаву. Хоть как-то обозначить своё присутствие на карте мира. Вот — я. Я — есть. Может, так я всего лишь пытаюсь сохранять связь с реальностью. Понимать, что я — часть неё. Неотъемлемая, обязательная. Но что-то вечно проблемы со связью… Постоянно барахлит провод или ещё чего. Слышится треск. Всё пытаюсь услышать голос на том конце — внятный и понятный — но там всегда молчание. В такие мгновения чувствую себя невыносимо потерянным. Ужас просто. Хоть кричи. Хоть бейся головой об стену. Да вот толку-то…