Виллем Херманс - Больше никогда не спать

Вместе мы направляемся в больницу. Проводив меня к врачу, полицейский уходит.

— Вы его родственник? — спрашивает врач.

— Нет, друг.

— Вы знаете его семью?

— Нет, никого.

— Вы хотите его видеть?

— Я не знаю.

— Я вам этого не советую. Правда не советую.

— Тогда я пойду.

— Нет, подождите. Почему вы так хромаете?

Врач осматривает мои ноги, вызывает медбрата, медбрат промывает мне раны, аккуратно перевязывает колено и наклеивает пластыри на ссадины.

Через полчаса я сижу в автобусе, который вначале пойдёт на север, в Руссенес, а потом повернёт на запад, вдоль берега к Алте и дальше на юг.

В Руссенесе автобус останавливается довольно надолго: сюда приплывают катера с Северного мыса.

На остановке я замечаю девушку. На ней длинные брюки, голова повязана платком, а у ног девушки стоит картонный чемодан. Я вяло хожу вокруг неё. Её правая штанина залатана на колене, а брови неумело выщипаны. Она тоже смотрит на меня, может быть, просто потому, что я так жалко хромаю. Перед отправлением я стараюсь войти в автобус сразу за ней, и мне удаётся сесть с ней рядом.

— Ты тоже едешь в Алту? — спрашиваю я.

— Нет, дальше.

— Возвращаешься с Северного мыса?

— Нет.

— А как же тебя сюда занесло?

— Я живу в Хоннингсвоге.

— А где это, Хоннингсвог?

— На том же острове, что и Северный мыс.

— Это далеко на севере.

— Да.

— Зимой, наверное, всё время темно.

— Да, всю зиму.

— И что же ты тогда делаешь? Ходишь по вечеринкам?

— Нет, учу уроки.

В это я охотно верю, потому что она отлично говорит по-английски, но всё-таки зачем-то спрашиваю:

— Значит, ты ещё учишься в школе?

— Конечно.

— Сколько же тебе лет?

— Пятнадцать.

— Пятнадцать? Да ты шутишь. Девятнадцать.

— Нет, пятнадцать, — и она отворачивается от меня.

Ну и дурак же я. Теперь она, наверное, думает, что я счёл её слишком маленькой. Она ведь и так всего лишь отвечала на мои вопросы. Проходит довольно много времени, прежде чем я осмеливаюсь снова с ней заговорить. Наконец решаюсь:

— Я из Голландии.

— О.

— Я довольно долго пробыл в Финской Марке.

— А что ты там делал? Ловил рыбу?

— Нет, изучал грунт.

— Ты студент?

— Да.

— Нашёл что-нибудь интересное?

— Как тебе сказать.

Она протягивает руку к моему ремню и указывает на футляр, в котором когда-то был компас.

— Что у тебя там? Пистолет?

— Просто пустой футляр.

Я открываю его, демонстрирую пустоту и говорю:

— Там был компас, но я уронил его в трещину. Глупо, правда?

— Жаль. Такая красивая кожа. Твой футляр всё ещё выглядит как новенький.

— Хочешь — возьми его.

— Да ты что!

— Мне он всё равно больше не нужен.

— Ты ведь можешь купить новый компас.

— Возьми на память.

— Да зачем он мне?

Нет, этого я тоже не знаю — зачем он ей. «На память!» О человеке, о котором она не знает ничего, даже имени.

Теперь я уже совсем не понимаю, о чём я мог бы с ней поговорить, и битый час тупо сижу, не произнося ни слова, как будто я и не пытался с ней познакомиться.

Скайди. Остановка на плато, у деревянного ларька. Я выхожу, ковыляю по площадке. Девушка тоже выходит из автобуса, и, к моему удивлению, идёт со мной рядом, держась со стороны моей больной ноги. Очевидно, она всё же считает, что имеет ко мне какое-то отношение. Кажется, она с трудом сдерживается от того, чтобы предложить мне свою помощь.

Туристический лопарь появляется из своего шалаша, во рту трубка с медной крышкой, в руках оленьи рога. Точно так же он появился и в прошлый раз, когда мы с Арне стояли здесь, поёживаясь, под серым, как будто зимним, небом. Тогда всё было ещё впереди, тогда Арне был жив.

Я останавливаюсь, как вкопанный, и беру девушку за руку. Она смеётся.

— Почему ты смеёшься?

— А ты почему не смеёшься?

В ларьке я, исполненный отцовских чувств, покупаю ей шоколадку.

Когда автобус снова отправляется, я долго и мучительно ломаю голову над вопросом — как бы мне всё-таки продолжить разговор, но в конце концов так ничего и не придумываю, кроме:

— Ты так и не сказала мне, как тебя зовут.

— Меня зовут Ингер-Мари.

Называюсь сам: одно слово. Сюжет исчерпан.

Поэтому я достаю блокнот Арне, открываю его на той странице, где написано моё имя, и передаю блокнот девушке.

— Вот, — говорю я и указываю на ту строчку, в которой говорится обо мне. — Ты можешь разобрать, что здесь написано? Можешь перевести мне, начиная вот отсюда?

Она смотрит в блокнот, шевелит губами. Указательный палец, кончающийся обкусанным ногтем, скользит от слова к слову. Дойдя до конца страницы, он возвращается к моему имени, и Ингер-Мари читает вслух:

— Альфред свернул не в ту сторону. Сначала я подумал, что это шутка. Подождал минут пятнадцать, но он не возвращался. Я искал его весь день. В конце концов вернулся в ущелье. Буду ждать его здесь.

Местные габбровые породы легко рассыпаются на мелкий щебень. 33. П. 234…

Ингер-Мари начинает запинаться.

— Это можно пропустить.

Через пару строчек она снова начинает читать:

— Альфред так и не вернулся. Всё-таки останусь здесь; если понадобится, хоть на неделю. Я давно заметил, что ему приходится трудно на такой непривычной для него местности. Восхищён его упорством. Никогда не жалуется, хотя несколько раз очень неудачно упал. К тому же по ночам я не даю ему спать своим ужасным храпом. Другой давно бы сказал — всё, хватит, с меня довольно.

Склон…

Я киваю головой, забираю блокнот у неё из рук, захлопываю его, не могу выговорить ни слова.

Автобус едет дальше в облаках пыли.

— «Альфред» — это ты? — спрашивает она.

— Да.

— У тебя очень болит нога?

— Нет, не болит уже давно, — лгу я.

— Надеюсь, что я всё правильно перевела. Я тоже хочу поступить в университет, но отец говорит, что я сумасшедшая. А скажи, может быть, ты что-нибудь об этом знаешь: вчера в окрестностях Карасйока люди слышали страшный грохот. Так сегодня утром передали по радио. Сначала думали, что упал самолёт, но потом так ничего и не нашли. Что там, интересно, случилось?

— Понятия не имею.

— В летающие тарелки я не верю. А ты?

— Я тоже.

— Может быть, шаровая молния. Ты когда-нибудь видел шаровую молнию?

— Нет, никогда.

— А я видела. Один раз. Я стояла поблизости от дома с косой крышей, пережидала дождь. С крыши как будто скатился огненный шар. Но он только шипел.

Когда автобус останавливается в Алте и я встаю, я протягиваю ей руку, но она не обращает на это внимания, обхватывает меня обеими руками за шею и целует в губы. Моя ладонь лежит у неё на спине, я чувствую её худые лопатки. Потом я целую её ещё раз в обе щеки и в смятении чувств выхожу из автобуса.

Шофёр тоже выходит и лезет на крышу, чтобы спустить оттуда мой рюкзак.