Леонид Хомутов - В сложном полете

— А где? Не знаете?..

— Точно не скажу, но слышала — по улице Алюминиевой, напротив Дворца культуры.

— И как туда добраться?

— На шестерке с автобусной станции.

Поблагодарив женщину, Петр Иванович, успокоенный, вышел во двор. Уже в воротах его остановил знакомый голос:

— Постойте! Постойте, гражданин!

В окне кухни в форточке белело лицо хозяйки.

— Год назад я видела Валю. Так она говорила, что мать, вероятно, снова переедут в Синарск. Сын хлопочет о переводе. А Валя работает на СМЗ секретарем парткома! Можете позвонить!..

«Ишь ты! Меня сменила, — улыбнулся он. — Вот тебе и Котя! — вспомнил давнее. — А еще шуток не понимала…»

…Разыскав остановку «УАЗ», он присел на скамейку, ожидая автобус. От прежней площади не осталось и следа. Одна половина ее — асфальтовое кольцо станции, вторая — городской сад. Какая она была каменистая, неровная, пыльная в жару, грязная в дождь. Без единого деревца.

В праздники: 1 мая и 7 ноября — весь город собирался сюда на митинг.

Вон там, у края сада, ставили трибуну, украшенную лозунгами и флагами. Частенько и ему приходилось выступать…

Скопление людей на улицах и площади бросалось в глаза. «Сколько же их сейчас в Синарске?.. Раз в пять больше…» Прежде он многих знал в лицо. «Все молодежь. Счастливые, после войны родились… Не знают ее, беспощадную… К сожалению, ни одного знакомого. Может, не узнал. Его же не узнали…»

…Автобус ревел над Исетью. Дворец строителей, Дворец пионеров, плавательный бассейн, техникум, институт, кафе, ресторан, ателье, салон, кинотеатры — проплывали за окнами. «Да Синарск ли это?.. Ничего такого и в помине не было! И не думали, не гадали… Хотя нет, мечтали…»

Показалась молочно-голубая громадина с прямоугольными колоннами. Наверху — рабочий и крестьянка, выпускающие с ладоней вытянутых рук голубей.

— Дворец алюминщиков! — объявили остановку.

Петр Иванович, ковыльнув из автобуса, немного задержался, рассматривая здание. «Действительно дворец! Украсил бы любой город…»

Потом, повернувшись, стал отыскивать дом, где жила Валя. Он увидел его — обычный, пятиэтажный. Сквер перед ним. Разросшиеся кусты сирени, черемухи, белоствольные пятнистые березы, зеленоватые тополя. Яркая, манящая присесть трава газонов. Асфальтовые дорожки.

Он скользил взглядом по окнам. Подергивающейся рукой беспрерывно сжимал ручку чемоданчика. «Которые-то окна ее? А может, выходят на ту сторону? Во двор?.. Доченька, не подозреваешь, что твой папка приехал. Скоро, скоро тебя увижу…»

Глаза защипало, кривились губы. Сверху донесся, перекрывая шум города, низкий клокочущий гул, похожий на треск разрываемой ткани. На небе — ни облачка. Высоко-высоко — крошечный прозрачный силуэтик самолета. Точно плуг, он разваливал пополам голубое поле неба, протягивая за собой густую белую борозду…

Становилось жарко. Солнце поднялось к зениту. Словно мать ребенка, ласкало землю теплыми лучами.

Двинулся напрямую через сквер. Пройдя немного, наткнулся на памятник. Юный летчик в шлемофоне, с очками на лбу устремился вперед, будто летел над круглым постаментом.

«Это кому» — заныло сердце, вспомнился тот памятник.

…у Владимиру Петровичу

…ольцев города.

Замедлил шаг. Прочитанное не сразу дошло до сознания. Настороженно покосился на юношу. Остановился. «Владимиру Петровичу» — жгло имя.

Старшего сына тоже звали Владимир. Не спуская глаз с летчика, незаметно, боком, точно боясь чего-то, приблизился к нему на цыпочках. Нос, губы, профиль… вроде похож. Нет! Нет! Мой не успел!.. Ему же было?.. Похолодело в груди. Нет, не успел, — успокаивал себя.

Подножье усыпано цветами. Один букет — самый большой, красивый, свежий. Видимо, недавно принесенный. Ухаживают…

«У-во-ка-шу», — читал по слогам с конца, огибая постамент.

«Ну вот, не мой! — ровней забилось сердце. — Моему же было…»

Сделал два шага назад, чтобы лучше рассмотреть летчика. Пригнув голову, точно обнаружив внизу врага, тот грозно замахнулся, готовый прихлопнуть его, как муху.

«Ушакову Владимиру Петровичу!» — ослепляюще выстрелило золото слов. Он зажмурился, сжался. «Ушакову Владимиру Петровичу!» — гремело в ушах. Открыл глаза.

«Ушакову Владимиру Петровичу от комсомольцев города», — ударила надпись. «Ушакову…» — разорвалось рядом. «Уша…» Опрокинулось небо, завертелось, перемешалось с землей…

…Он сидел на скамье и глядел на скульптуру сына. Мокли от слез щеки. Ему казалось, что сын смотрит на него, прямо в глаза, и он, давясь слезами, разговаривал с ним:

— Сыночек?! Родной!.. Как?! Как ты успел туда?.. Я же пошел защищать тебя!.. Что ты наделал, мальчик мой?!.

Глухие рыдания душили его. Он встал. Сгорбленный, шаркая ногами, подошел к памятнику.

— Володя, Володенька! До свиданья, дорогой! Я схожу домой и приду к тебе. Я каждый день буду приходить. До свиданья, мальчик…

Он обогнул угол дома и по дорожке вошел во двор.

Середину его прикрывали свежей, точно лакированной листвой тонкие деревья. Между ними по песчаным дорожкам бегали, резвясь, дети. Виднелись качели, лесенки, решетчатые стенки, беседки, скамейки, ящики с песком, врытые в землю. Звонкие голоса сверлили воздух. Клумбы цветов даже у входа в подъезды.

Петр Иванович подошел к ближнему подъезду, на скамейках у которого напротив друг друга сидели две молодые женщины с младенцами в колясках.

— Вы не знаете, где живет Валентина Ушакова? — спросил он, растягивая от волнения слова.

— Ушакова? — женщины переглянулись. — В соседний подъезд в 29 квартиру недавно переехали какие-то Ушаковы.

Пересохло в горле, захотелось пить.

Он поднялся на третий этаж. Дрожащим пальцем еле попал в кнопку звонка. Тихо… Шагов за дверью не слышно. Еще, уже ладонью поймал пупырышек звонка. Вдавил. Снова тишина… Да что же это они? Неужели нет дома?.. В третий раз утопил бугорок. Давил до тех пор, пока не устал. Куда-то ушли. Придется ждать…

— Ну что, дедушка, не нашли? — окликнула его женщина в плаще, когда вышел из подъезда.

— Нашел, но их нет дома, — расстроенный, отвечал он.

— Не огорчайтесь, я их видела. Рано утром всей семьей уехали. Скоро будут…

Он прошел к детской площадке. Сел на скамеечку в тень деревца. Малыши постарше играли в прятки, в ляпки, качались на качелях, бревнах. Девочки, как всегда, прыгали в «классы», крутили и скакали через скакалки.

Он так увлекся наблюдением, что не заметил, как из-за угла дома вывернули две легковые — «Волга» и «Москвич». Прошуршали по дорожке. Остановились у подъезда. Увидел, когда застукали дверцами. Невысокий, плотный летчик, рослый мужчина и три женщины скрылись в подъезде.

Побледнев, не чувствуя ног, направился к машинам. Около них — полная девочка — лет 3—4-х, в голубеньком платьице с белыми горошинами, с алым бантом в льняных волосах. Заложив ручки за спину, выпятив животик, она носком вытянутой ножки чертила дуги на асфальте…