Кирилл Апостолов - Времена и люди

Доходят до поля, останавливаются в изнеможении.

Девять часов, а листья уже увяли. Веточки (где в цвету, где с плодами — сморщенными зелеными пупырышками) повисли на мягких черенках.

— Глядите! — Бай Тишо, склонившись, погладил стебельки. — Похожи на тени. Нет, не на тени — на детишек, что росли в нищете и голодухе. Ну разве не жалко? Солнце их не радует, а мучает. Сивриев, ты правильно говорил — чтобы не верили никаким обещаниям, пока не увидим, что вода течет.

Никто не отвечает: в этот момент все трое смотрят в сторону Югне, где над мягкой колеей, изгибающейся по склону, клубится, словно растрепанная кудель, пыльное облако.

Спустя немного, переехав через деревянный мостик, мотоцикл выруливает напрямую к ним. Филипп прислонил красную «Яву» к придорожной алыче, затем ров канала — пустой, сухой — скрывает его от глаз. Когда он показывается уже на этой стороне, председатель встречает его первым и спрашивает, приехал ли Манолев и предупредили ли Ангела, что он должен везти его сразу сюда.

Парень пожал плечами: дескать, не знаю. Он приехал посмотреть, не упали ли колышки — сушь не дает забивать их глубоко.

— Фильо, ты осмотри тут, что надо, и поехали в село.

— Ладно.

— Голубова опять в город понесло? — спросил Сивриев, кивнув на мотоцикл.

— Нет, он на винограднике. Дал мне мотоцикл, чтобы я пешком не мотался.

Через полчаса возле алычи останавливается машина, и все бросаются туда.

— Смотри, смотри, Манолев! — еще издали кричит ему бай Тишо. — Гибнет труд людской, гибнет. Ты уверял, что уже в этом году поля орошаться будут из канала. Ты! Сроки пуска, график — бог знает что там еще… Тридцатого марта! Ну, когда мы сажали — дожди шли, ну а сейчас?!

— Не моя вина, запоздали строители. Ты сказал, пусковой срок был тридцатого марта. Так что виноват не я.

— Ты не виноват, другие слово не сдержали. Я не виноват, что поверил тебе. Он, — указал на Сивриева, — тоже не виноват. Виноватых нет. Все в ажуре! У всех чисты руки. Да, а помидоры-то сохнут, не могут наши чистенькие ручки их сберечь. Вот я и спрашиваю тебя: когда наконец пустите воду?

— Ждем, когда комиссия примет объект.

— Об этой комиссии я уж больше недели слышу!

— Это от меня не зависит. Закончат в одном месте — сюда приедут.

Бай Тишо, напирая, совсем прижал его к обрыву над сухим каналом.

— Закончен канал? Закончен. Из-за твоей комиссии урожай загубим.

— Таков порядок…

— Не-е-ет, уж в этот раз мы ваш порядок обойдем! И я не из каприза сделаю, а по жестокой необходимости. Вот почему никакую комиссию мы ждать не будем — пустим воду, и все дела.

— Я — не могу. Не имею права.

— Тогда… — Ненадолго задумавшись, председатель отрубил: — Под мою ответственность. Ну, что скажешь? — Он поворачивается к Главному.

Тот неопределенно пожимает плечами.

— Нено, и ты вот так же меня поддержишь?

— Думаю, Манолев прав. Нам не надо торопиться. Рискованно.

Бай Тишо, махнув рукой, почти бежит к машине.

— Может, у вас у всех и есть права, но на этот раз я по совести поступлю, хоть у меня и нет прав. Не буду прятаться за чужие спины. Пошли.

Они останавливаются у водосброса, и тут Манолев уже начинает просить:

— Бай Тишо, ты человек уважаемый, тебя в округе слушают… Хребет у тебя крепкий… Но прошу тебя, не надо этого делать.

— Помидоры засыхают!

— Если что случится — с меня спросят. И ведь могу под суд пойти.

— Занимайся своим делом, а меня пусть судят. Одни меня уже судили — теперь пусть и наши судят, лишь бы народу на пользу.

— Ты член пленума окружного комитета, и весь удар на меня придется. Врежут мне…

— Ну что здесь тянуть? — Бай Тишо рвал задвижку, словно от того, откроет ли он ее, зависела жизнь и его, и всего человечества.

— Не надо, прошу тебя.

— Говори, эту, что ли?!

— Ну, эту…

Струя, закручиваясь, словно в раздумье, заскользила по белому дну канала.

К вечеру вода дошла до помидорных полей. Рабочие, подвернув штанины, с какой-то остервенелой радостью направляют ее мотыгами в иссохшие, потрескавшиеся борозды. Поливка продолжается и ночью, при свете фонарей.

Бай Тишо, возвратившись домой поздно вечером, еще с порога кричит:

— Давай ужинать! Я голодный. — И на вопрос Славки, чего это он такой веселый, не сокровище ли нашел, отвечает: — Да. Настоящее сокровище. Канал пустили.

— Наконец-то. Комиссия приехала?

— Обошлись. Ее ждать — до седьмого пришествия!

— И ты на себя взял, на свою голову?

— Ну, взял. Пусть люди видят, я за чужой спиной не прячусь.

— Тишо, Тишо! Старик ведь уж, а рассуждаешь, точно дитя малое. Люди, говоришь? Какие? Те, что тебя судить будут? Случись что — не свои люди тебя судить будут, а бог знает кто!

— Что ж ты предлагаешь? Дать помидорам сгореть? И ты туда же! Возвращаюсь домой счастливый — тебе мало этого?

— Ну а, не дай бог, если случится что?

— Не случится, не каркай. Течет себе вода и течет. Случи-и-ится…

Больше о канале ни слова. Поужинали, улеглись, и только тогда заговорила Славка о дочери их, Сребре: забегала на часок и опять уехала. Собрала ей черешни большую корзину — пусть полакомятся…

Бай Тишо спросил:

— Только за этим и приходила?

— Нет… Кажется, оценка там какая-то — вроде тройка по болгарскому…

Около полуночи громко застучали во входную дверь.

Бай Тишо вышел на террасу, спросил, кому это неймется в такое время.

— Это я, Димитр, Митрето, полевой сторож. На канале прорвало опорную стену. Там, где яворы… Вода а низ несется — ужас с какой силой!

Бай Тишо, охнув, схватился за сердце.

— Ты ее остановил — воду-то? Заслонку не мог закрыть?

— Не знал я, как она закрывается! И потом, не мое это дело. Мое дело — сообщить!..

Попади-ка на суд к такому, думает председатель. Уж в кутузку. И глазом не моргнет, что он рисковал для его блага и для блага всех.

Этот тебя упечет. Беспременно упечет. Того гляди, Славка правой окажется.

Отослав сторожа разбудить Ангела, шофера, он на цыпочках прошел в комнату, оделся наскоро и вышел на улицу ждать машину.

Ангел подогнал джип к самому водосбросу и направил свет фар на заслонку. Разогнув проволоку (хорошо, хоть замок не поставили!), председатель начал опускать железную дверь. Механизм работал исправно.

Когда наконец мутный клокочущий поток остановился и вокруг наступила тишина, стало слышно, как в соседней яворовой роще ухает филин…

Вернулись в село. Мокрый, потный бай Тишо прямым ходом пошел в канцелярию, послав Ангела за остальными. Вскоре явились и Нено, и Сивриев и молчаливо сели, словно ничего необычного не было в этом ночном заседании. Каждый, по-видимому, вспомнил, как решали весной, сажать ли помидоры в районе Яворнишко. Бай Тишо с энтузиазмом описывал тогда свою поездку к Манолеву, который твердо обещал: не позже тридцатого марта канал «задействуют». Сивриев сказал, что не поверит никаким обещаниям, пока своими глазами не увидит воду в канале. Нено тогда ничего не возражал, но и ничью сторону не принял.