Харри Мулиш - Расплата

— Как это возможно? — сказал Антон. — Я же этого не знал.

— Но я знала. И он знал, что я это знаю. Поэтому он силой принудил меня уехать с ним к черту на рога, хотя я совсем этого не хотела. Но, наконец, ты даже не понадобился, чтобы убить его. Ты сидел в нем.

Антон почувствовал, что ему становится плохо. Объяснения были, казалось, еще ужаснее действительности. Он смотрел в заплаканное лицо Карин. Теперь нужно уйти, чтобы никогда больше не встречаться с нею, — но сперва он должен был узнать еще одну вещь. Она все еще говорила, едва ли обращаясь к нему:

— Он был чудовищно несчастлив. Если он не занимался со своими ящерицами, то сидел, уставившись в атласы. Маршрут на Мурманск, американские конвои… Он был слишком стар, чтобы попытаться убежать в Англию, так что…

— Карин, — сказал Антон. Она замолчала и посмотрела на него. — Вы сидели дома. Вы услышали выстрелы. И когда вы увидели лежащего Плуга, вы вышли наружу, чтобы его перетащить, не правда ли?

— Да. Я не успела ничего сообразить. Отец принял это решение в течение секунды.

— Слушай. Вы взяли его крепко: отец за плечи, ты за ноги.

— Ты это видел?

— Не в этом дело. Я хочу знать только одну вещь: почему вы положили его тогда около нас, а не около Аартсов, с другой стороны?

— Я так и хотела, я так и хотела! — сказала вдруг Карин возбужденно, положив свою руку на руку Антона. — Для меня это само собой разумелось, что он не должен лежать около вас, около тебя и Петера, но около Аартсов, которых было только двое и которых я совершенно не знала. Я сделала шаг в их сторону, но отец сказал: «Нет, не туда, там прячутся евреи».

— Боже мой! — крикнул Антон и схватился за голову.

— Да, я тоже этого не знала, но мой отец, очевидно, знал. Там пряталась молодая семья с маленьким ребенком, еще с сорок третьего года. В день освобождения я их в первый раз увидела. Если бы Плуг там лежал, их бы в любом случае нашли. Они, должно быть, тоже видели, что мы сделали, но они никогда не узнали, почему.

Те самые Аартсы, которых каждый поносил, потому что они ни с кем не общались, спасли жизнь трем евреям, и те евреи — ведь все это случилось из-за них, — они и есть виновники! Кроме того, и Кортевег был хорошим человеком! И поэтому труп Плуга попал на другую сторону, к ним, так что… Антон не мог этого больше вынести.

— До свидания, Карин, — сказал он. — Извини, но я… Всего тебе хорошего.

Не дожидаясь ответа, оставив ее беспомощно стоящей в толпе, он отвернулся и стал протискиваться меж людьми, кружа и петляя, как будто для того, чтобы она не смогла найти его.

Только через некоторое время он пришел в себя. Он попал в ту часть процессии, которая еще двигалась или снова начала двигаться, и отдался на волю толпы. Ему казалось, что все эти сотни тысяч, этот бесконечный поток человеческих жизней, который он видел на мостах через каналы, перед собою и позади, все еще увеличивающийся за счет групп, которые появлялись из боковых улиц, помогал ему. Вдруг он почувствовал чью-то руку в своей руке. Это был Петер, который, смеясь, смотрел на него. И он засмеялся в ответ, но заметил, что глазам его стало жарко от подступивших слез. Он наклонился над Петером и, ничего не говоря, поцеловал его в темя. Петер начал что-то ему говорить, но Антон не слышал его.

Был ли каждый и виноват, и не виноват? Была ли вина невинной, а невинность — виновной? Трое евреев… Шесть миллионов евреев было уничтожено, в двенадцать раз больше, чем пришло людей на эту демонстрацию; но, сами того не подозревая, из-за того только, что они находились в смертельной опасности, эти трое спасли себя и еще двоих, а вместо них погибли его родители и Петер, и случилось все это из-за любви к ящерицам…

— Петер? — сказал он, но, когда мальчик на него посмотрел, только покачал, смеясь, головой, и Петер в ответ засмеялся. В то же время он думал: разрушение, конечно, разрушение — так поможет Бог Солнца описать этот бардак.

И когда они дошли до Западной церкви, по дороге к площади у Королевского дворца, далеко позади них и очень тихо раздался вдруг ужасный, приближающийся массовый вопль. Все испуганно повернулись. Что там случилось? Сегодня ничего не должно случиться! Это был, бесспорно, вопль страха, который не прекращался, а все приближался и приближался. Когда он достиг их, ничего еще не произошло, но каждый стал нечленораздельно кричать, и Петер и Антон — тоже. Немного позднее вопль удалился от них, перемещаясь вперед, смеясь, оставляя их позади. На повороте Ратушной улицы он замер. Петер попытался вызвать его немного позднее еще раз, но безрезультатно. А через несколько минут крик снова пришел сзади, прошел мимо них и исчез вдали. И Антон понял, что он катится через весь город: первые были снова на площади у Музея, последние еще не сдвинулись с места, — и он бежал по кругу, каждый кричал, смеясь, но это был крик страха, древняя донная волна человечества, которая использовала их, чтобы сформировать себя.

Но какое все это имеет значение? Все забыто. Вопли замирают, волны разглаживаются, улицы пустеют, и становится снова тихо. Высокий, стройный человек ведет за руку своего сына в колонне демонстрантов. Он только что «побывал на войне», одним из последних. Против воли присоединился он к этой демонстрации, но что-то сверкает в его глазах, как будто он находит эту идею забавной. И чуть наклонив голову, словно прислушиваясь к чему-то далекому, он позволяет толпе вести себя через весь город к исходной точке; коротким движением отбрасывает он назад свои прямые седые волосы, подошвы его ботинок шаркают по мостовой, и чудится, будто при каждом шаге поднимаются маленькие облачка пепла, хотя пепла нигде не видно.

Амстердам, январь — июль 1982

Эркер (фонарь) — окно, обычно из трех секций, представляющее собою выступ на фасаде. — Здесь и далее прим. перев.

Свобода ( греч. ).

«Волчий капкан» — до 1945 года эмблема голландской фашистской партии «Национал-социалистическое движение» — НСД.

Если дети — это дети, то дети и ведут себя по-детски ( лат. ).

Такую форму носили в Голландии во время войны члены молодежной фашистской организации.

Шальной Вторник (Dolle Dinsdag) — 5 сентября 1944 года. Провинция Северная Голландия, в состав которой входит Харлем, была освобождена союзниками только 5 мая 1945 года.