Анри Труайя - Рассказы

— Вы виноваты? Ах, любопытная, любопытная душа человека, на которого снизошла милость Божья! Божье милосердие переполняет ее таким светом, что она считает себя недостойной его. Будучи человеком и существом, унаследовавшим первородный грех от своего предка Адама, он не находит в себе высшую чистоту, полную, ангельскую чистоту, которая одна только могла сделать его достойным особого внимания Божьего.

— Вы действительно в это верите? — изумился Александр Миретт.

— Верю ли я? Вы судите свою невиновность с точки зрения человека смертного. Высший же Судия судит ее в своей бесконечной милости. В Его глазах вы избранник. Он уготовил вам более высокие добродетели, о которых вы и сами не догадываетесь. Его сердце за ваше сердце. Понимаете меня, Бланш? Перед вами человек, на которого свет Божий пролился, когда он чуть не впал в опалу.

Миретт, засмущавшись, скромно опустил голову.

— Вы преувеличиваете, мэтр Тайяд, — возразил он из вежливости.

— Нет! — изрек мэтр Тайяд, и его наивные глаза вспыхнули решимостью. — Нет, я не преувеличиваю. Я пригласил вас с обезьянкой под свой кров только потому, что знаю цену вашей тайны. Я буду изучать ваше чудесное избавление. Рядом со мной будет исключительный человек, отмеченный благодатью Божьей, хотя и сам об этом не подозревает. Каждый из нас объединяет в себе небо и землю. Coeli cum terra homo unio est. По мере своих опытов я пришел к убеждению, что именно соединение этих двух элементов позволяет создать человека. Я мог бы создать человека, если бы сумел определить пропорции этой смеси!..

— А нет ли более простого способа, друг мой? — робко осведомилась Дама Бланш.

— Ах! — вскричал мэтр Тайяд. — Взять немного неба, заключить его в тайный сосуд с хорошей землицей, произнести заклинание и получаешь человека!.. Пойдемте в мой кабинет. Я вам расскажу о своих изысканиях. Вы ближе к Богу. Я ближе к людям. Наша дружба принесет изумительные плоды. Мэтр Миретт! Мэтр Миретт! Я счастлив!

Он встал из-за стола, бледный, как труп.

Миретт тоже встал. Он никогда не мог бы подумать, что такой уравновешенный и ученый человек, как мэтр Тайяд, склонен к таким порывам. Став невольной причиной такой экзальтации, Миретт упрекал себя в том, что не разделяет этот восторг.

«Он счастлив из-за меня! Он восхищается мной! Ах! Честный человек! — думал он. — Но, может, я действительно заслуживаю восхищения? Одно ясно: Всевышний протянул мне свою десницу, чтобы вытащить меня из нищеты, где я прозябал, как свинья. Он спас меня от заслуженной смерти и дал мне уважение человека, которого я недостоин. Он загадочным образом распространил на меня свою благодать. Я в лоне Божьем!»

Сделав такие умозаключения, Миретт распрямился и хлопнул себя по бедрам.

— Я также счастлив, мэтр Тайяд, — ответил он с внезапной решимостью. — Я думаю, что мы сделаем доброе дело. Вы необыкновенный человек, и я думаю, что я тоже отмечен судьбой.

Правда, я неучен.

— Вам ведома наука сердца, — закончил за него Тайяд.

— Воистину. Итак, по рукам. И я выпью еще немного вашего вина за радость знакомства с вами.

Дама Бланш захлопала в ладоши.

Служанка принесла бутылки с вином. Миретт по привычке подмигнул ей и опорожнил кубок. После чего жизнь ему показалась еще более легкой. Он потребовал Валентина, уснувшего в кухне, и стал настаивать, чтобы обезьянка показала свои трюки компании:

Бланш звонко хохотала. А мэтр Тайяд задумчиво поглаживал подбородок.

— Такой молодой, такой веселый и посланник Всевышнего! — бормотал он.

Когда обезьянка исчерпала все свои трюки, спохватились, что время идти почивать, и Дама Бланш проводила Александра Миретта и Валентина в их комнату.

Целую ночь Александру Миретту снилось, что Дама Бланш в кожаном переднике и кожаных штанах по колено купает его в чане с кипящим маслом.

Назавтра, в семь часов утра, мэтр Тайяд позвал Александра Миретта в свой кабинет, чтобы начать научное и мистическое образование молодого человека. Кабинет представлял собой темную келью, захламленную перегонными кубами, ретортами, колбами. В центре лаборатории стоял длинный стол, заваленный рукописями с шелковыми зелеными и красными закладками, толстыми томами в кожаных переплетах с обтрепанными обрезами, кружки с землей, хрустальные стаканы с какой-то голубой жидкостью, похожей на лужицы голубого неба.

— Вот моя лаборатория, ваша, наша лаборатория, — сказал мэтр Тайяд. — Вот книги, в которых я почерпнул все, что знаю. А это сосуды, которые я использую для опытов. Вот земля, в этой металлической тарелке, и здесь, в этом стакане, жидкость, которую я называю небесной субстанцией. Я только начал свои изыскания, но вы мне поможете. Кстати, я должен вас ободрить. Не в ученых трактатах Амори, Бена, Давида Динонского или древнееврейских мудрецов почерпнул я мои знания. Только Библия должна помогать мне в моих изысканиях.

Все, что человек открывает, основываясь на Библии, — свято. Все, что человек изобретает, основываясь на еретической пачкотне, — от лукавого.

— Хорошо, — согласился Миретт. — И что же говорится в Библии?

— Библия меня одобряет, — гордо заявил мэтр Тайяд. — В книге «Сотворение мира» читаем: «Бог создал человека из праха земного… Он вдохнул в него жизнь». То есть человек — это земля, оживленная Божественным дыханием. Земля и небо! А что написано в «Апокалипсисе»? «Я первый, и последний, и живой», — говорит видение. И у этого видения волосы на голове белые, как руно, как снег, как облака. А ноги его подобны расплавленной в печи бронзе — так говорит нам святое писание. Итак, ноги его в земляной печи, а голова в небесных облаках. И человек этот, живой, — первый, то есть небо, и последний — то есть земля. Небо и земля!

— Я никогда об этом не думал, — сказал Миретт, искренне удивленный такой хитрой диалектикой.

Она вернула его к воспоминаниям об уроках теологии, и он далее начал жалеть, что пренебрег учеными разговорами на улице Фуарр ради девок и плохого вина.

— Имеющий уши да услышит то, что Святой Дух глаголет Церквям! — провозгласил мэтр Тайяд. — Победившему я дам вкусить от древа жизни, что растет в Божьем Раю.

— Древо жизни! — вскричал Миретт. — Корни дерева в земле, а крона в небе. Земля и небо!..

— Optime! Кто достоин открыть эту книгу и сломать печать? — вопрошает Святой Иоанн. — Я! Я! Мы!

Они поцеловались и уселись рядышком за столом, чтобы вместе просмотреть последние труды по алхимии и прикладной теологии.

В конце этого, преисполненного ученых трудов, дня у Александра Миретта болела голова, ломило в коленях, а язык был сухой, как лист крапивы. Библейские тексты, алхимические формулы, латинские и греческие цитаты плавали между перегородками его черепа, как сухие стебельки на поверхности пруда. Он был горд тем, что мэтр Тайяд приобщил его ко всем своим изысканиям, но и немного обеспокоен мыслью, что теперь каждый день придется заниматься в этой келье, забитой книгами и колбами, где бас мэтра Тайяда пробуждал загробное эхо. Но гордость все же победила беспокойство.