Франце Бевк - Сундук с серебром

Тильда смотрела на него с ненавистью.

Меньше всего хотелось ей сейчас видеть людей, говорить с ними. Измученная душа ее жаждала покоя, тело нуждалось в отдыхе. В груди ее бушевал вулкан, который надо было поскорее усмирить, если ей дорога жизнь. А вместо этого ее преследуют… Может быть, он даже шпионил за ней… После всего пережитого она ненавидела всех мужчин лютой ненавистью.

— Что вам от меня надо? — спросила она ледяным сдавленным голосом. — Что?

— Но, но, — проговорил он обиженно и в то же время чуть насмешливо. — Почему я вам так противен? Я не хуже других…

Ни одна жилка на лице Тильды не дрогнула, лед враждебности сковал ее сердце. Слова его задели ее за живое. Измученная страданиями, страхом, она готова была схватить его за горло и задушить, мстя за все выпавшие на ее долю несчастья.

— Убирайтесь! Видеть вас не могу! Прочь с дороги! О вы, вы…

Тильда точно обезумела. Она чуть не выдала себя. Наконец ошарашенный гость удалился в свой номер, и в коридоре показалась Юстина в ночной сорочке… Тильда потеряла сознание…

В конце августа в южной части неба появилось странное облако. Оно было похоже на девушку, в смертельном страхе раскинувшую руки, ветер трепал ее развевающиеся волосы. Она бежала на север, а на горизонте непрестанно рождались новые облака, похожие на серых псов с длинными мордами и огромными лапами. Плодились они с невероятной быстротой, и наконец их стало так много, что уже нельзя было разобрать ни морд, ни лап, и все они мчались на север, за девушкой, догоняя ее и норовя укусить. Но она снова вставала целая и невредимая, вырывалась из зубов бешеной своры и бежала, бежала…

Дождь лил не переставая. Тучи-псы бежали низко, без передышки, словно преследовали дичь, — с утра до вечера шла непрерывная бешеная гоньба.

Весь день, с самого рассвета, Тильда смотрела на тучи, на шумящий дождь, на серый печальный горизонт, и странное оцепенение овладевало ею. Ей казалось, что это она — та девушка с развевающимися волосами, за которой гонятся собаки. Они хватают ее за пятки, за икры, причиняя нестерпимую боль. Дождевые капли точно хлыстами били по ее сердцу. Она будто слышала за спиной собачий лай, нескончаемый собачий лай. Даже вечером, даже во сне, даже в ночных кошмарах.

Однажды ночью Тильда проснулась. Она проспала несколько часов, но чувствовала себя еще более измученной, чем накануне. Подумав немного, она решительно встала и оделась. Так больше нельзя — надо что-то предпринять.

Открыла окно. Дождь все еще шел. Вдалеке над крышами горел свет, острым конусом прорезавший небо.

Вдруг Тильда в ужасе отпрянула от окна и словно подкошенная рухнула на кровать. Ведь в самом деле с того памятного дня вся ее жизнь была бегством, настоящим бегством. Она бежала от разоблачения, от людей, хотя ни одна живая душа ни о чем не знала. И тени подозрения, пожалуй, ни у кого не возникло. Обстоятельства помогли ей скрыть всякие следы своего преступления. Целые сутки провела она в постели, и никто не поинтересовался причиной ее внезапного нездоровья. Сестра даже взглядом не спросила, отчего она такая бледная, грустная и рассеянная, отчего стала такой пугливой, отчего вздрагивает от каждого шороха.

Одна Ольга на третий день пронзила ее своими серыми глазами.

— Что с тобой, Тильда? Почему ты такая?

— Какая?

— Переменилась — побледнела, исхудала. Уж не больна ли?

— Нет, я здорова. Наверное, простыла.

Тильда старалась говорить спокойно, равнодушно, хотя по телу у нее пробежал ледяной озноб. Она смотрела женщине прямо в глаза, надеясь прочесть в ее серых зрачках злой умысел. С души ее спала б великая тяжесть, если бы ей удалось разгадать его. Что надо этой женщине? Почему она так упорно буравит ее взглядом? В слепом озлоблении Тильда пожелала ей смерти.

После этого Тильда совсем потеряла покой. Ее постоянно мучил страх разоблачения. Спокойствие первых дней уступило место тоскливой уверенности, что все рано или поздно раскроется. Мысль эта безжалостно и жестоко преследовала ее день и ночь. Она дрожала перед каждым незнакомым человеком, окидывавшим ее внимательным взглядом, пугалась каждого неожиданного шума в доме, вздрагивала, увидев на улице двух разговаривающих вполголоса людей. О чем они шепчутся? Все повергало ее в страх и трепет. Если лаяла собака, сердце ее яростно колотилось.

С вечера она долго лежала, выжидая, пока в доме все стихнет. Во сне ей виделось множество хватающих ее рук. Однажды кто-то расхохотался у нее над ухом, она проснулась в ужасе… В комнате никого не было. В коридоре громко смеялся трактирщик.

Утром, едва встав с постели, она подбегала к окну и смотрела в огород. Где бы она ни была — в кухне или в зале, — каждую минуту взгляд ее устремлялся на ведущую в огород калитку. Как-то собаку спустили с цепи, и та сразу же забегала по грядкам.

— Пошла вон! — крикнула Тильда и, вся красная от волнения и тревоги, побежала выгонять ее с огорода.

Собака упиралась и лаяла.

— Что там пес учуял? Чего это он так разошелся? — спросил трактирщик.

— Ничего. Просто взбесился, кобель проклятый!

Страх доводил Тильду до безумия. Она уже не в силах была переносить страшные, невидимые преследования. И она придумала выход. В тот самый день в конце августа, когда по небу непрерывно мчались с юга на север тучи и дождь не переставая барабанил в окно, в окружавшем ее мраке вдруг появился узенький просвет, словно в непроглядной тьме бурной ночи забрезжил спасительный огонек.

«Так и сделаю, — вздохнула Тильда. — Так и сделаю», — твердила она, стоя ночью у окна и глядя на дождь и на озарявший тучи конусообразный сноп света.

Над домами, резко прорезая ночь, разнесся бой церковных часов. Тильда вздрогнула и закрыла окно. Надо спешить, спешить…

Она собрала платья, белье, несколько дорогих ее сердцу мелочей и безделушек и связала все в узелок. Потом спрятала узелок под тюфяк и тихо приоткрыла дверь. Дрожа как в лихорадке, шла она на цыпочках мимо ряда дверей, замирая от страха, что вот-вот одна из них откроется, кто-нибудь выйдет в коридор и сразу поймет, куда она идет. При этой мысли у нее кружилась голова.

Через калитку Тильда вошла в огород. Стояла кромешная тьма, дождь поливал грядки, барабаня по листьям. Тусклым электрическим фонариком посветила она на мокрую притоптанную могилку ребенка… Пес скулил на цепи и выл…

Через полчаса Тильда снова была во дворе. Наверху трактирщик растворил окно и заорал на собаку:

— Цыц, стерва! Тихо!

Тильда в ужасе метнулась за колонку и присела на корточки, чтоб ее не заметили… Окно закрылось, пес тихонько скулил, не решаясь выть громко.

Дождь все усиливался. Казалось, будто над землей реют исполинские мокрые крылья. Тильда не чувствовала ни своей ноши, ни усталости. Глаза ее напряженно вглядывались в дождевые струи, в черный мрак. Вся во власти своих страхов, она придумала нечто ужасное, и оно должно произойти непременно. Только тогда наступит конец…