Франце Бевк - Сундук с серебром

— В сундуке-то в сундуке, а что проку? — задумчиво протянула она. — Отец ключей из рук не выпускает.

Йохан коротко хохотнул.

— Будто уж сундук нельзя без ключа отпереть.

Анку задел его презрительный тон, а еще больше то, что слова эти прозвучали так просто, словно он сказал: подавай обед на стол! Правда, деньги были все равно что ее собственные, но все-таки взять их сейчас значило в Анкиных глазах то же, что и украсть. Неужели он думает, что отец смолчит, увидев, что сундук взломан? А раз Йохан этого не боится, значит, он задумал что-то недоброе. О покупке земли он говорит только для того, чтобы добраться до денег и удрать с ними. А тогда его долго не будет, может быть, никогда. Она потеряет деньги и мужа, а ей не хотелось лишаться ни того, ни другого. Анке показалось, что она окончательно раскусила Йохана. В ней вспыхнуло такое бешенство, что она чуть не закричала и не ударила мужа по лицу. Но она пересилила себя, лежала, не двигаясь, и молчала.

— Так, может?.. — глухо спросил муж.

— Нет, — отрезала она.

Анка слышала, как он злобно сопит, лежа рядом с нею и глядя на нее из-под полуопущенных век. И знала, что так просто он со своей мыслью не расстанется. Она оказалась в тупике и не ведала, как из него выйти. От напряжения и растерянности ее прошиб пот.

— Почему ты лампу не гасишь? — спросила она.

Йохан не ответил. Боясь уснуть, Анка не закрывала глаз. Но она очень уж устала от дневной работы и от душевного смятения. Когда она меньше всего этого хотела, веки ее опустились. Она тщетно пыталась проснуться, открыть глаза… Только услышав треск ломающегося дерева, она вздрогнула и очнулась.

Как всегда, когда ей случалось внезапно проснуться, она и на этот раз посмотрела на ближнее к двери окошко. Там ничего не было, сквозь стекла мерцал мутный свет. В комнате горела лампа; спросонья Анка плохо различала предметы. И вдруг она увидела, что муж, присев на кровати у сундука, силится приподнять топором крышку. Бросив на Анку быстрый взгляд, он продолжал трудиться, стиснув зубы и стараясь производить как можно меньше шума. Одетый и обутый, уже в шляпе, он, как видно, собирался тотчас же уйти прочь.

— Оставь! — злобно прошипела она, подымаясь на постели.

Йохан зыркнул на нее белыми от ненависти глазами и продолжал свою работу.

— Отец! — закричала Анка, соскакивая с кровати. — Отец, деньги!

Муж положил топор на пол и поднялся. Он ударил Анку в лицо с такой силой, что она, вскрикнув, упала навзничь на кровать. На мгновение она потеряла сознание. Когда она пришла в себя, мужа в горнице уже не было.

На пороге показался отец в одном белье, с испуганным взглядом.

— Что тут такое?

— Ничего. — Анка вытирала кровь, лившуюся из носа на сорочку. — Что вам тут надо? — закричала она на отца, который поднял с полу топор и пробовал, заперт ли сундук. — Не лезьте! Видите ведь, ничего не случилось. Идите ложитесь!

Ерам не послушался бы ее, но при виде лихорадочно горящих глаз Анки и ее окровавленного лица он ощутил такой страх и смятение, что силы покинули его. Дрожа всем телом и бормоча что-то невнятное, он зашлепал босыми ногами в сени и вскарабкался по лестнице на чердак.

Тоне с трудом дождался утра. О сне не могло быть и речи. Было уже совсем светло, когда он наконец услышал, что в горнице зашевелилась Анка. Она тоже не спала, а сидела на скамье, уронив руки на колени и устремив куда-то вдаль застывший взгляд. Тоне быстро встал, но не успел он спуститься с лестницы, как Анка ушла в хлев.

Когда она вернулась с мрачным и опухшим лицом, неся полный подойник молока, Ерам сидел на сундуке. Он весь согнулся понурился подбородок его почти что касался груди.

— Может, вы заглянете в хлев? — сказала Анка чуть изменившимся голосом. — С козой что-то неладно, наверно, всю ночь промучилась.

Отец поднял голову, глаза его долго не отрывались от дочери. Что она сказала? Он едва понял. Мысли его были далеки от забот о скотине и доме.

— Йохан вернулся? — спросил он.

— Да, — ответила дочь, занявшись в сенях каким-то делом, чтобы не смотреть отцу в лицо.

— Где он?

— Станет он мне говорить, куда опять ушел!

Некоторое время оба молчали.

— Почему ты ночью кричала?

Анка ходила то в горницу, то в сени, хотя никакого дела у нее в горнице не было. Она молчала, борясь с собой. К рассвету она успела немного успокоиться и впервые по-настоящему и надолго прониклась ненавистью к мужу. Догадка о том, что он только из-за денег, крадучись, вернулся домой, догадка, которую она сначала отгоняла, теперь, как червь, грызла ей душу. Как ни горько это было, Анка понимала, что она теперь ни девушка, ни мужняя жена. Если Йохан когда-нибудь и вернется, то только ради денег. При мысли об этом ее охватывали и страх и злоба. Она не стала таиться от отца.

— Он сундук хотел взломать, — сказала она необычно тихо.

Отец закрыл глаза, едва удерживаясь на ногах от слабости, и не знал, что сказать. В нем поднялась лютая ярость против зятя, кулаки сжались сами собой. В то же время он почувствовал себя глубоко несчастным, в груди у него защемило, защипало глаза. Отец и дочь не смотрели друг на друга и не могли проговорить ни слова.

— В хлев вы пойдете? — наконец спросила Анка.

— Не могу, — выдохнул Ерам.

Анка нахмурилась и ушла…

Ерам чувствовал слабость, есть ему не хотелось. В голове вихрем проносились беспорядочные мысли. Он уже раньше решил, что, когда зять вернется, деньги надо убрать из дома. Теперь это время пришло. Но не подстерегает ли Йохан где-нибудь в засаде и не кинется ли на него, как разбойник? Подумав об этом, Тоне вздрогнул и огляделся по сторонам. Надо было действовать.

Он отпер сундук и расстелил поверх одежды, лежавшей в большом отделении, синий платок. Низко нагнувшись над сундуком, он трясущимися руками вынимал столбик за столбиком и укладывал их в платок. Каждый раз, когда талеры слабо позвякивали, его охватывало странное чувство. Совсем не так бывало у него на душе в прежние времена, когда он пересчитывал деньги.

Нет, его трясущиеся руки, перекладывавшие монеты, не были руками скупца. Не были они похожи и на руки деда, положившего начало маленькому богатству. Тоне хорошо это понимал, хотя знал деда только по рассказам отца. Дед, как говорил отец, заплакал от радости, когда эта земля стала его собственностью. А ведь годы, которые последовали затем, были страшно тяжелы. Выплата долга за землю, налоги, неурожаи. Ели крапиву с молоком, жили в тяжкой нужде. Экономили на еде и одежде, берегли каждый крейцер, чтобы скопить талер. Много прошло времени, прежде чем в сундук лег первый серебряный талер, а за ним второй и третий… Помня о черном дне, дед ни одной монеты не потратил с легким сердцем.