Герчо Атанасов - Провинциальная история

В это время Христо играл в прятки в тени старых орехов по другую сторону виноградника. Золотая осень очистила небо, радовала богатым урожаем, среди виноградных лоз прыгали дрозды в своих блестящих фраках, воздух был напоен медовым духом зрелого винограда и терпким запахом жухлой листвы.

Вопль матери распорол надвое пространство и навечно врезался в его душу. Что было потом, он помнил смутно: суматоха вокруг корчащегося Петко, причитания женщин, огромная фигура отца, который стоял над умирающим сыном, как исхлестанная ветрами скала. Изо рта Петко текла струйка крови, на шее ритмично вздувалась вена. Сосед с ожесточением бил по морде нераспряженную кобылу, она дико вращала глазами, фыркала и вставала на дыбы…

Вена на шее рабочего продолжала вздуваться и опадать, словно по ней ползла раздавленная жизнь и постепенно угасала, угасала. По щеке Караджова скатилась слеза, первая за многие годы. Вот и нет человека: летящая железяка, струйка крови изо рта, эта перебитая, натужно ползущая вена — и больше ничего. Расстается с жизнью молодой парень, как некогда расстался его брат…

Под вечер Караджов пошел проведать близких погибшего. Парень жил вдвоем с матерью в старой приземистой хатенке рядом с разрушенной турецкой мечетью. Под южной стрехой были аккуратно сложены напиленные на зиму дрова. Дворик был весь разделен на грядки, где росли лук, чеснок, помидоры, петрушка, а под окнами — цветы. В доме собрались одетые в черное мужчины и женщины.

Караджов молча поклонился, подошел к матери погибшего, поцеловал ей руку. Ему предложили сесть, поднесли рюмку ракии. По обычаю Караджов выплеснул половину на дощатый пол, а остальное — в горло.

— У тебя есть еще дети? — спросил он.

Убитая горем женщина рассказала, что у нее есть дочь, замужняя, живет далеко, завтра должна приехать. Только лучше бы ей не приезжать…

— Понимаю, мать, понимаю, тебе очень тяжело.

Какой-то мужчина вытер рукавом слезы. Караджов склонил свою большую голову — пускай люди выплачутся. Потом снова обратился к матери:

— Проведем расследование. Виновные будут строго наказаны, а тебе назначим пенсию.

— Ох, миленький, — запричитала женщина, — что мне пенсия, когда я потеряла дитя родное!.. — И она зашлась в мучительных рыданиях. Ее с трудом успокоили, но она еще долго всхлипывала, и, как прозрачный ручей, лилась ее чистая материнская скорбь.

— Я не знаю, кто ты и что ты, — обратился к Караджову худой светлоглазый человек, — но послушай, что я тебе скажу. Вы накажете его товарища, ладно. Ну, а завод, его вы накажете?

— Как это мы можем наказать завод? — удивился Караджов.

— А так: за эти нормы, за эту гонку. Будут еще несчастья, нет ли, только…

Караджов помрачнел, эти слова обожгли его. Тут не место для спора, к тому же у собравшихся здесь людей свое, далеко идущее объяснение случившемуся, и сложилось оно не сегодня и не вчера. И надо же было, чтобы эта беда свалилась на его голову именно сейчас!

Караджов посидел еще немного, сообщил, что все расходы на похороны завод берет на себя, и простился.

По пути домой он решил заглянуть к следователю, своему однокашнику, с которым поддерживал хорошие отношения, к тому же этот человек пользовался большим авторитетом.

Только бы не пришел к заключению, что я виновен, прикидывал Караджов. При чем тут я? Он вспомнил о похоронах. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы собралась большая толпа, особенно из заводских. Надо будет самому составить список, а возглавит процессию Миятев. Вспомнив о секретаре парткома, он презрительно поморщился. Последнее время этот малый все чаще показывает когти. На всех совещаниях берет слово: партком считает, по мнению парткома… Что вы собой представляете, собственно говоря, кто вас спрашивает, с какой стати вы всюду суете свой нос? Когда обсуждался список рабочих и итээровцев, посылаемых на курсы повышения квалификации, еще он полез со своими поправками! Да и с премиями тоже — всюду вмешивается! В прошлом году, когда он дал Миятеву отвод, такой шум поднялся: Панков такой-сякой — то ли дело Миятев… А если разобраться — два сапога пара! Давно пора взять его в шоры, пускай возится со своей наглядной агитацией! Караджов грубо выругался.

Когда он пришел, следователь как раз заканчивал ужин. Они уединились в небольшой гостиной. Караджову не пришлось рассказывать о случившемся — тот уже все знал. Это не к добру, подумал он. Особенно неприятно было то, что виновным оказался опытнейший токарь, передовик производства. Как он мог допустить такую оплошность, не закрепил деталь?

Как бы между прочим, Караджов спросил, кому поручено вести следствие. Оказалось, какому-то юнцу — совершенно незнакомое имя. Караджов совсем помрачнел. Молодые чересчур ретивы — как начнет копать, соваться во все дыры… Впрочем, чего тут копать, вопрос ясен. Он спросил, есть ли уже предварительное мнение о случившемся, и тут несколько ожил: следователь сказал, что, по всей вероятности, случившееся будет квалифицировано как несчастный случай. Подследственный был с погибшим в хороших отношениях, так что никаких особых мотивов быть не должно, а железяка с таким же успехом могла попасть в любого другого рабочего, да и в него самого, в этого токаря. Но статистика несчастных случаев заставляет призадуматься, добавил следователь. Необходимо принимать какие-то меры.

— И статистику уже успели посмотреть? — удивился Караджов, но тут же согласился и даже приврал, что завтра-послезавтра созывает экстренное заседание дирекции. Следователь отметил, что это очень своевременно и что было бы неплохо, чтобы следствие имело на руках какие-то данные о принятых на заседании дирекции мерах.

— Само собой разумеется! — обрадовался Караджов и, опять как бы между прочим, спросил, долго ли продлится следствие. Следователь ответил, что оно продлится неделю. А слушание дела будет в ближайшие два-три месяца.

Вот это уже не устраивало Караджова. Как раз в ближайшие два-три месяца его должны переводить в Софию!

— Что-то у вас слишком длинная процедура, — сказал он с упреком. — Или наоборот?

Следователь сослался на то, что суд страшно перегружен, дел невпроворот: крупных, мелких — всяких.

— Послушай, — как можно более равнодушным тоном сказал Караджов, — вам, конечно, виднее, но было бы неплохо, если бы вы покончили с этим в текущем месяце. Я тебе объясню почему: чтобы меньше было разговоров и сплетен, запущенную рану лечить труднее.

Подумав, следователь пообещал переговорить с прокурором.

Евлогия возвращалась с работы. Близился вечер, и с гор тянуло прохладой. Оставив письменные столы, телефоны, калькуляторы, люди высыпали на улицу. В фонтане перед зданием банка робко проклевывались струйки воды. Часом позже они дружно взметнутся к небу, сверкающие и упругие. Но едва превысив человеческий рост, умерят свой порыв, схваченные в водный узел, чтобы плюхнуться вниз, в позеленевший лягушатник.