Герчо Атанасов - Провинциальная история

В действительности события развивались не совсем так, как изобразил Караджов. В тот день, придя по долам в окружком, он решил заглянуть и к секретарю но промышленности. Весь седой, Сава Хранов сидел за письменным столом и читал какую-то брошюру. Увидев в дверях Караджова, он бодро встал и пошел ему навстречу. Они пожали друг другу руки, как близкие друзья. Хранов упрекнул Христо за то, что последнее время совсем не показывается, а тот, приложив руку к сердцу, виновато закивал головой, незаметно потянув носом воздух. Хранов не курил, в комнате застоялись запахи старых бумаг, пота в пыли. Даже здесь уборщицы ловчат, подумал Караджов, ступая по свалявшемуся ковру.

Они сели на диван, обменялись вопросами о семье, о здоровье, потом перешли к городским и столичным сплетням, позлословили всласть о соседнем округе, чьи успехи, отмеченные в центре, вызывали у них зависть. И лишь после всего этого перешли к заводу.

— Ну как вы там со Стоилом управляетесь, что новенького? — отеческим тоном спросил Хранов. — Этими днями я собирался наведаться к вам, походить по цехам, посмотреть да послушать людей…

Караджов насторожился. Хранов не спрашивает, как управляется он, директор, а говорит о них обоих — его это задело. К тому же без обиняков заявляет, что хочет сам все увидеть и услышать… Караджов был не особенно высокого мнения о Хранове, считал, что тот уже староват, не имеет специальной подготовки, довольно-таки ограничен. Однако этот человек прошел тюрьмы и подполье, его хорошо знали не только в партийных кругах, но также в городах и селах всего края. Жил он скромно, был терпелив и выдержан, не имел ни явных врагов, ни восторженных друзей. Даже на официальных мероприятиях к нему обычно обращались по-свойски — бай [4] Бай — уважительное обращение к старшему по возрасту или по положению мужчине; дядя, дядюшка. Сава.

— Бай Сава, — осторожно начал Караджов. — Что виноват, то виноват, сознаюсь, хотя и ты вроде хворал какое-то время, а я уезжал на несколько дней, потому так вышло. — Незаметно для себя Караджов перешел на деревенский говор — оба они были выходцы из села. — А про нашу мороку расскажу все как есть. Затем и пришел к тебе — попла́чусь, думаю, как родному отцу, да совета попрошу.

Хранов без труда уловил хитринку в словах гостя, но не устоял — просительный тон Караджова пришелся ему по душе.

— Верно, приболел я малость, было такое дело.

— Про наши каждодневные заботы толковать нет нужды, — продолжал Караджов. — Тебе они знакомы. Без них нам не прожить, как собаке без блох. — Оба невесело усмехнулись. — Другой камень у меня на сердце, и все из-за Стоила.

— Вот те на! — воскликнул Хранов. — Уж не разболелся ли он?

Надо же такое сморозить! — разозлился в душе Караджов.

— Жив он и здоров, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, нас с тобой переживет. Только не в этом дело. Стоил, бай Сава, уперся, как осел на мосту, и ни вперед, ни назад. Одним словом, начхать ему на выполнение годового плана. Вызвал я его третьего дня…

— Вот оно что… — протянул Хранов. — Что же это с ним, с нашим Стоилом?

— Послушай, бай Сава, — заискивающе продолжал Караджов. — Не пристало нам с тобой в прятки играть, верно? — Хранов кивнул. — Мне теперь все ясно как божий день: нашему Стоилу мода спать не дает. К месту и не к месту подавай ему научный подход! Вот уже больше года какие-то мальчишки днюют и почуют в цехах. Зевнет рабочий — они и это берут на карандаш, а сам Стоил камеру вертит да замеряет. Но ить завод наш с какой поры дымит? У него своя статистика, немалый опыт. Чему ж нынче верить — тем мальчишкам или практике? Самое скверное то, что народ уши навострил, разговоры пошли. Понятное дело: каждому охота работать поменьше, а премию получать побольше, ни за что ни про что. Теперь скажи — прав я или нет?

Караджов покосился на секретаря, чтобы оценить, какое впечатление произвело на него сказанное. Он учитывал, что Сава Хранов человек старой закалки, практик, к нововведениям относится недоверчиво.

— Дак ведь, — почесал в затылке Хранов, — наука есть наука, без нее не обойтись. Хотя, конечно, смотря какая наука и как ее применять.

Вроде клюет, подумал Караджов.

— Я кое-что слыхал про Стоиловы эксперименты, вот и Первый позавчера специально этим интересовался. Мы, как говорится, не против экспериментов. Да и Стоил человек правильный, старой закалки, экономике в Софии учился — пускай бы себе замерял. Но то, что ты сейчас говоришь, чуток настораживает. Потому как вы, молодые, иной раз увлекаетесь, разве нет?

Караджов пожал плечами.

— Мне это больше чем ясно. Если бы речь шла о настоящей науке — кто бы стал возражать? Тебе хорошо известно, сколько мы в свое время хлебнули от тех, кто ее травил, ты это знаешь лучше меня. — Хранов важно кивнул. — Когда в верхах начали делать ставку на новые методы, сколько было радости! Но зачем же все ставить с ног на голову?

В глазах Хранова он прочел колебание.

— Ты вроде бы мне не веришь? — решительно спросил Караджов.

— Отчего же, верить-то я верю, но ведь и Стоил не лыком шит. Не кроется ли за этим другое?

Караджов вздрогнул. Еще не хватало, неужели этот старый суслик что-то пронюхал? Он мигом перебрал в уме все последние разговоры, приключения с Марией, свои тайные замыслы. И успокоился: обо всем этом Хранов не мог ни знать, ни даже подозревать. А вот позиция Стоила очень уязвима — его можно обвинить и в других грехах, более тяжких. Не зря же Хранов обронил фразу: «Не кроется ли за этим другое?» Они такие, эти старики! Если им что-то не по нутру или чего-то недопонимают, тут же начинают подозревать! Караджов обвел глазами одежду Хранова — и летом ходит в темном костюме, темный галстук стянут в маленький тугой узел, как и мысли. Задержался взглядом на круглой физиономии Хранова, охваченный странным предположением, что этот человек способен думать и щеками, и скулами, и даже своими усиками. Вдруг вспомнилось лицо Стоила — оно все светится, а во взгляде — отблеск спокойных, но глубоких вод. Да, Стоил сделан из другого теста, совсем иного замеса… Но вот незадача — приходится вести борьбу не с Храновым, а со Стоилом.

На висках у Караджова выступил пот. В его годы человек либо уже сделал карьеру, либо, смирившись со своей судьбой, сидит себе тихо-мирно. А вот он запоздал, и, как назло, в самый ответственный момент начались осложнения. У Стоила перед ним явное преимущество — он не делает карьеру. И у Савы Хранова есть свое преимущество — он уже достиг желанной цели. Караджов стал перебирать в памяти родных и знакомых. Получалось, что все они в чем-то его обскакали, даже те, что остались в самых низах, — и односельчане, и покойные родители. В его возрасте оба они уже покончили со своими главными заботами: вырастили детей, подняли хозяйство, завоевали добрую славу на селе, уважение родных и соседей — словом, прошли тот путь, какой им полагалось пройти за свою жизнь.