Герчо Атанасов - Провинциальная история

Порой Диманка винила себя в том, что она скучна. Не умеет занимательно вести беседу, лишена чувства юмора, ее стеснительность часто принимают за высокомерие, которого в действительности у нее никогда не было. Ее знания охватывали область, весьма далекую для большинства людей, и в светских разговорах она обычно молчала, а у окружающих создавалось впечатление, что она человек ограниченный. Ей казалось, что и как женщина она скучна, она корила себя за то, что даже в женской компании не умеет держаться свободно. С некоторых пор она обратила внимание еще на одно обстоятельство — ее страсть к музыке как будто отдаляла ее от людей. Так было с Христо, такое замечала она и на службе. Все больше замыкаясь, она утешала себя тем, что музыка любит тишину и уединение.

В этот хмурый ноябрьский вечер Диманка пошла через центр и задержалась у какой-то витрины. Ей надо было купить свитер для Константина, и выставленные модели привлекли ее внимание.

С башни донесся бой часов — три звонких удара, без четверти шесть. Давно она не слышала этих звуков. Вокруг оседала водяная пыль, словно уличные фонари разбрасывали ее, косые струи бесшумно вырывались из-под светового нимба и так же бесшумно впитывались одетой в булыжную шубу землей.

Диманка первая увидела Стоила. Он шел со стороны окружкома партии в плаще с поднятым воротником, с непокрытой головой. В таком виде он выглядел моложе, по крайней мере так ей показалось издали. Однако вблизи она увидела усталость на его лице, изборожденном резкими морщинами. Пробивающаяся щетина на подбородке подчеркивала его худобу.

Они поздоровались непринужденно, словно родственники, разговорились. Диманка поздравила Стоила с назначением — она видела его фотографию на первой странице газеты и вначале даже не поверила, такой это было неожиданностью для нее. Стоил сказал, что испытал то же самое, но немного раньше, чем появилась информация в газете. Диманка поинтересовалась, к какому времени относится помещенная там фотография. Дженев ответил, что снимок был сделан в окружкоме после заседания, и удивился, почему она об этом спросила.

— Потому что обычно в таких случаях помещают фотографию более молодых лет.

— Должны же быть исключения, иначе правило начинает казаться исключением, — шутливо сказал Стоил. И вдруг спросил: — Куда мы пойдем?

Диманка заметила, что теперь в нем не было той стеснительности, какая бросалась в глаза прошлый раз. Как видно, занимаемое положение сразу сказывается на поведении.

— Стоит ли нам куда-нибудь идти?

— Конечно, стоит, хотя в «Боровец» я тебя не собираюсь приглашать. Может, нырнем в какое-нибудь молодежное кафе по случаю неприветливой погоды?

— Мне кажется, сейчас нам появляться на людях вместе особенно неудобно.

— Всегда удобно, Дима, — с достоинством произнес он. — Мне нечего скрывать от людей, думаю, что и тебе тоже. Идем!

Стоил взял ее под руку, Диманка вздрогнула, но подчинилась. Они шагали в ногу, окутываемые пеленой дождя, который падал на них сверху, как благословенье расчувствовавшегося осеннего неба.

В переполненном молодежью кафе свет был слабый, а может, его нарочно приглушили. Им повезло: в самом дальнем углу, где было почти совсем темно, освободился столик на двоих. Их никто не узнал, по крайней мере им так показалось, — иначе вокруг началась бы беготня. Даже для официантов я новичок, подумал Дженев. И слава богу.

— Я очень рад, что встретился с тобой, — просто сказал он, вглядываясь в ее лицо. — Мы совсем забыли друг друга.

— Ты так считаешь?

— Мой отец говорил: чтобы лучше помнить, глаза должны видеться.

— Столько всего случилось, — обронила Диманка.

— В самом деле. Ты, должно быть, слышала, что я развелся…

Она кивнула.

— Мария в октябре уехала. Где она сейчас, чем занимается, понятия не имею. Едва ли она у Христо.

— Почему ты так считаешь? — Диманка опустила голову.

— Христо не любит ее, он ее бросит.

— Христо никого не любит, кроме самого себя.

— Похоже. Впрочем, Мария в этом отношении от него не отличается, так что им не поладить.

— Тебя это волнует?

— Нет, а тебя?

— Я спокойна, живу как живется. А ты поправился?

— Со здоровьем у меня лучше. Только вот сон…

Диманка подумала: это из-за того, что он очень переживает развод.

Стоил угадал ее мысли.

— Я знаю, что ты подумала. Но дело вовсе не в этом, работой занята моя голова, новой работой. Мне бы хотелось, чтобы мы начали что-нибудь дельное. Хотя бы начали.

— Я и вправду удивилась, когда прочла в газете. Поскольку я знаю, какой ты…

— Какой я? Провинциальный романтик, и довольно-таки наивный, — с горечью сказал Дженев.

— А разве люди твоего ранга не должны быть немного романтиками?

— Едва ли, Дима. Раз главная моя забота — интересы людей, значит, я и сам должен быть замешан на интересе. А я, видать, не такой.

— Но ведь ты же полуобращен в будущее?

— Как ты сказала, полуобращен? Ловко же ты подметила: именно полуобращен в будущее и полупогружен в сегодняшние заботы. Полу-, полу-… В этом-то «полу-» и кроется провинциальный романтик… До чего все это несерьезно.

Они с Христо в самом деле противоположные натуры, подумала Диманка. В ней поднялась старая печаль оттого, что ее жизнь как пустыня.

— Я верю в тебя, ты еще многого добьешься, — сказала она.

Милая, простодушная Диманка, растрогался Стоил. Она не подозревает о мужских амбициях и кипении страстей, она верит в возможности благородного одиночки.

— А помнишь, как мы ходили в тот лесной ресторан?

Удивительно: и она сейчас подумала об этом. С тех пор столько воды утекло, а на самом деле прошло всего несколько месяцев… Она услышала первые ноты литургии, что была у нее на пластинке, голоса зазвучали плотно, окружающий шум таял, и она уже слышала только музыку: вот мягкие женские голоса призывают к любви и доброте, а мужские то дерзко раскаиваются на низких регистрах, то угрожают. Голоса чередовались, сливались воедино, и в их благодатных водах время от времени купался голос солиста — то торжественный, то страждущий.

— Я все помню, — продолжал Стоил. — Такие вещи не забываются. Я тогда хватил лишку, наговорил тебе глупостей… А как играл тот цыган! Помнишь?

— Помню, Стоил.

— Мы должны снова там побывать, может быть, весной, и вернуться тем же маршрутом. В общем, заходи к нам, когда пожелаешь, мы с Евой будем рады.

— Ты забываешь, каково теперь мне.

— Молва тебя тревожит? От этого мы никогда не застрахованы, не обращай внимания. Ты будешь приходить, правда же?

В его словах было что-то детское, этот вопрос-мольба действовал подкупающе. Ты, Стоил, действительно романтик, но жизнь — она совсем другая, мысленно возразила она и сказала: