Кинки Фридман - Убить двух птиц и отрубиться

Вы можете спросить: если роман — это вымысел, то почему мне до зарезу понадобилась правда про Фокса и Клайд? Ответ на этот вопрос — тщательно охраняемый писательский секрет, который почти никто из авторов не соизволил раскрыть читателю. Вот и я, хотя не вижу сейчас поводов таиться, все-таки сомневаюсь, открывать ли вам коммерческую тайну? Так фокусники или следователи не любят объяснять свои трюки и методы расследований. Но почему бы и нет, блин? Что мне терять на этой Земле? Да вы и так уже давно догадались. Почему мне до зарезу нужна была правда? — Да потому, что все великие романы — это чистая правда.

Понятно? Вот почему Гудини и Шерлок и скрывали свои методы. Стоило только объяснить — и все бы заорали: «Да мы это всегда знали! Да мы тоже так можем!» Но на самом деле ничего они не знали и ничего они не могут, никто из них. Исключение составляют лица, предсказывающие судьбу на ярмарках.

Та встряска, которую я пережил, размышляя об отношениях внутри нашей троицы, не смогла заслонить впечатления от того, что мне было суждено пережить в Старом манеже следующим вечером. Уж не знаю, чего я ожидал. Наверное, раздачи бесплатного супа, которую устраивают бездомным нормальные американцы вроде меня, только на этот раз не без помощи кредитки Дональда Трампа. Но чего бы я ни ожидал, мои ожидания не оправдались, причем сразу в двух отношениях. Во-первых, выяснилось, что я недооценивал способности Клайд и Фокса увлекаться своими шуточками. А во-вторых, как все благонамеренные и имеющие крышу над головой люди, я недооценивал положение бездомных. Сделав эти два предуведомления о моем недостаточном понимании человечества, я могу сказать прямо, что праздник удался на редкость, пусть он и продолжался только одну ночь.

Если вы никогда не были в ночлежке, то вам, пожалуй, стоит туда зайти. А может, и не стоит. Во всяком случае, если побываете там, то запомните на всю жизнь. Впрочем, возможно, что причиной моего потрясения был контраст между местом и тем, что в этом месте имело место.

Писателю трудно передать в простых словах всю низость и все благородство человеческой природы. Внешне писательская работа очень простая: располагать слова в наилучшем порядке, все время переставлять их, прилаживать друг к другу, как делает свихнувшийся составитель кроссвордов. Задача писателя — преображать людей и события в буквы на бумаге, но так, чтобы имитация жизни захватила читателя, чтобы он забыл, что читает книгу. Это святая обязанность автора, от которой я, кстати, сейчас отступаю. Но простого желания увлечь читателя недостаточно. Нужна редчайшая в мире способность — писать легко, без ощутимых усилий. Стоящий писатель — это тот, чьи сочинения кажутся написанными без всяких усилий и в которых автор совершенно не стремится к тому, чтобы его герои походили на него самого. Или так: читатель с легкостью почитывает и не думает о величии книги. Или замечает, что книга хорошо написана, но как бы периферийным зрением. Он не знает, как мучился автор глубокой ночью, как без конца переставлял героев, словно шахматные фигуры, пока не возникло впечатление полной реальности происходящего. В наше время, когда все уже сказано и все уже сделано, автору остается только молиться, чтобы боги ниспослали ему одну хорошую строчку. А записав ее, вымаливать следующую.

Вечером накануне великого события в Старом манеже к дверям моего дома был подан лимузин. Я глянул в окно и понял, что эта штука настолько черная и длинная, что полностью закрывает тот душераздирающий вид, который я привык наблюдать сквозь свой перископ. Чуть раньше мне позвонила Клайд и, торопясь, деловым тоном сообщила, что сегодня я должен прибыть для «рекогносцировки», чтобы осмотреть место, в котором завтра состоится праздник.

— Тебе надо привыкнуть к этому месту… — сказала она.

— Хорошо, но…

— Ты будешь первым человеком в истории западной цивилизации, — продолжала она, не слушая, — кто явится туда на черном лимузине. Как видишь, Уолтер, мы с Фоксом ценим тебя очень высоко.

— Ладно, — ответил я. — А может, не надо лимузина, а? Он очень нужен?

— А бездомность — она очень нужна?

С этими словами она повесила трубку.

И вот, я сидел в лимузине, который направлялся к Манежу на восточной Шестьдесят седьмой улице. За окном почти беззвучно уплывал куда-то ночной Манхэттен, квартал за кварталом. Люди на тротуарах все еще бодро топали в никуда. Некоторые из них замечали мой черный длиннущий лимузин, но большинство было слишком занято топанием в никуда. Что ж, у меня, по крайней мере, было место назначения, а также и средство к нему прибыть — хотя, пожалуй, и чересчур роскошное. Лимузин, как я понимал, часть новой шуточки Клайд. Все, что будет происходить там, куда я направляюсь, — это ее очередное развлечение. Ее, а также ее драгоценного друга Фокса, имевшего обыкновение входить-выходить из тюрем, психушек и ночлежек и сообщившего мне недавно, что Клайд была героинщицей.

А почему, собственно, меня так волновало ее прошлое? Ни у кого нет охоты признаваться, что он раньше был наркоманом — вот она и сплела эту дурацкую историю о том, как она встретила Фокса на ярмарке с аттракционами. Всяко лучше, чем рассказывать, что ты познакомилась со своим нынешним соседом по квартире в Центре реабилитации для наркоманов в Аризоне.

Я размышлял, глядел на проплывающий мимо Манхэттен, похожий на чужую убогую мечту, и удивлялся сам себе: ну почему меня так волнует ее прошлое? Что я хотел? Воздвигнуть прочный белый забор, чтобы защитить от мира себя и ее? Или, может быть, мое подсознание искало способ, как сделать из нее честную женщину? Ну пусть она окажется патологической лгуньей и наркоманкой — разве это как-то нарушало мои планы? Разве любовь не способна победить все? Пока не победила, мрачно отвечал я сам себе.

Нет, не нравятся мне мысли, что приходят в голову на заднем сидении лимузина. Хорошо все-таки, что я не так часто пользуюсь этим видом транспорта. Катится плавно, но на мозги как-то давит.

Было уже десять вечера, когда моя черная городская акула замерла у входа в огромное старинное здание, вид которого сразу вызвал у меня плохие предчувствия. Водитель вышел, открыл мне дверь и приложил руку к фуражке — уж слишком почтительно, как мне показалось. Может быть, он меня ненавидел?

— Я вам должен чаевые? — спросил я его.

— Нет, сэр, — ответил он. — Мистер Трамп арендовал этот лимузин на двое суток вперед, и чаевые включены в счет.

Мистер Трамп, твою мать, подумал я. Будет нам трамп-тарарамп. Интересно, как Клайд думает потом выкручиваться? У меня возникали большие сомнения по поводу ее благоразумия. В смелости ей, конечно, не откажешь, но все-таки такой противник ей не по зубам. Как только Трамп пронюхает, кто именно добрался до его кредиток, мы все трое понюхаем тюремную парашу. И не найдется ни одного лоха вроде Уолтера Сноу, чтобы вытащить нас из кутузки под залог.