Сергей Минутин - Скульптор и скульптуры

Люди клялись в мыслях в вечной любви друг к другу, а на их лицах можно было прочесть недоумение и вопрос: «Как же мы жили раньше без всё охватывающей любви, если она – единственная и есть наша настоящая, свободная воля». От этой мысли, затихшая было жизнь у костра от мрачного вида Надеждина, вдруг стала оживать и наполняться радостью. Уже не только костёр, но и солнце освещало родственные души. Всё пришло в равновесие, даже котелок с чаем перестал съезжать с палки и застыл строго над огнём костра. Улыбнулся и Надеждин. Он произнёс куда-то ввысь: «А хорошего всё-таки больше, пусть не на много, но больше. И это самое важное, о чём следует знать и помнить».

Вновь зазвучали песни о том, что человек не царь природы, а её дитя:

Надеждин думал о Боге, о том что, наверное, он благословляет муз на помощь бардам. Вот и он стоит сейчас перед костром, но видит себя в библиотеке, в лесу, парящим над костром. Он явственно осознаёт своё присутствие во всём этом мире. Как это здорово быть везде. Ему стало всё нипочём. Ушли все страхи за завтрашний день, ушли обиды, ушли гордыня и самость. Он смотрел на себя поднявшегося на пирамиду книг с тетрадкой в вытянутой руке и обещаниями данными Богу. Он смотрел на себя у Аннушкиных коленок. Он смотрел на себя бредущим по лесу. Душа его радовалась. Ей явно нравилось это кино.

Надеждин разговаривал со своей Душой. Он спрашивал её: «Чему же ты радуешься?». Она отвечала: «Ты просто жил, ты ничего не успел испортить. Ты….». Умилённый похвалой Души, Надеждин, перебивая её, шептал: «Ты рассказываешь мне сказки, позади меня только дым и пыль…».

Душа утешала его: «Нет, Надеждин, позади тебя мир становится лучше. Мне не стыдно за тебя. Но надо идти дальше. Не останавливайся, Надеждин».

– Куда, – спрашивал Надеждин.

К дисциплине ума, – отвечала ему Душа.

Надеждин, уже, парил высоко-высоко. Это было заметно всем присутствующим. Над ним подшучивали: «Из леса он вышел и сразу ушёл». Ему даже перестали наливать чихирь, так как вид у него и без спиртного был абсолютно отрешённый. Зачем же добро переводить. Надеждин был уже так далеко, что даже шутка «мы его теряем» не вызывала улыбок. Утро было тёплым. Костёр жарким. Но, чьи-то заботливые руки вложили в руки Надеждина кружку с горячим чаем и накинули ему на плечи женскую кофточку. Кто знает, где блуждают его мысли. Может быть, на Крайнем Севере среди белых медведей. Может быть его надо согреть.

В облачке пара идущего от чая и аромате женских духов идущих от кофточки вперемешку с дымом костра Надеждин размышлял о бессмертии: «Если вечен мир, то и всё в нём вечно. Не может быть конечным то, что составляет вечность. Мы все входим в друг друга, мы все заполняем и дополняем друг друга, как матрёшки. Ведь это так просто, так наглядно, но как трудно это увидеть и понять. Наверное, Душа права. Наверное, для любого понимания необходима дисциплина ума, но как к ней придти, если дисциплину давно заменила дрессировка и её атрибуты: будильник, тренерский свисток, пастуший кнут, оперативка, планёрка, режимы и прочее. Что-то я в этой жизни совсем ничего не понимаю. А они понимают?».

Надеждин стал внимательно всматриваться в лица людей сидящих и поющих вокруг костра. Он начал прислушиваться к их разговорам, к их песням. Разговоры, как и песни, были обо всём на свете. Особенно его удивляли женщины и женские разговоры. В коротких шортиках, тонких майках на голое тело, они шлёпали босиком по хвое и шишкам, не обращая никакого внимания на комаров, на отсутствие горячей воды и света. Они были счастливы. Счастье читалось на их лицах. Но, при этом, одна говорила о косметическом салоне, демонстрировала свои руки и расписанные во все цвета радуги ногти. Другая, советовала подругам махнуть в океанский круиз. Она убеждала, что непременно надо побыть в океане, конечно, лучше океан пересекать с Конюховым, но он чудак человек, любит одиночество. Третья, изящно выгнув спинку, демонстрировала татуировку сделанную в Париже. Надеждин засмотрелся на неё. В голову пришла новая мысль: «А почему Аннушка?».

Из женских разговоров так выходило, что этим женщинам хорошо везде. И в палатках с комарами и небритыми мужиками, и на круизных лайнерах в вечерних платьях. Они постоянно в своих мыслях дополняли одно другим, осознавая себя везде.

– Они же счастливы, – вновь подумал Надеждин. Эта мысль сильно его «контузила». Он никогда не знал, и не был и не жил со счастливыми женщинами. Он опять размышлял: «Удивительно, они счастливы. А говорят, бабы – дуры. Нет, дуры – это когда существует стойкий ужас оторваться свою задницу от тёплого сортира, или от любимой кухонной плиты. Страх сбежать от глупого мужа, дивана и телевизора. А когда она всегда и везде с тобой рядом – она, почти Богиня для мужчины. Они и есть – богини. Кто, как не богини, будут всю ночь напролёт нагишом купаться. Такие женщины – это наш мужской свет, любовь, гармония и покой». С это высокой ноты, Надеждин обрушился в свои воспоминания. Почему он не видел этого раньше. Почему он проходил мимо таких женщин. Ведь вот он, этот мир. Но это другой мир. А он все эти годы жил в каком-то ином параллельном мире. В мире, где все кому не лень, пытались привязать его Душу ко всему материальному, к этим бренным останкам чужого творчества. Зачем он так жил? Почему не видел другой жизни? Разве обладание один единственный раз женщиной выходящей из моря в лучах лунного света не стоит многих лет лежания с женой под одним одеялом? Ответ ему был очевиден.

Стоило сесть у костра, среди шума сосен, разноцветных палаток и морского прибоя, как забывались все команды дрессировщиков. А его дрессировали материальным миром почти полвека. И он поддавался дрессировке, так же как и другие. Но он никогда раньше не думал, что именно разница в обладании людьми «ветхой недвижимостью» порождает все земные пороки: зло, страх, ненависть, лицемерие, раздражение, ложь, воровство, чревоугодие, самосожаление, гордыню, эгоизм. Зачем всё это? А ведь эти люди, Надеждин обвёл всех взглядом, наверняка и зимой, хоть на выходные, но едут в лес и ночуют в палатках среди белого снега. Разве они дикари? Дикарь скорее он сам, зажатый со всех сторон крепостными стенами материальной сытости. А что ему дала эта сытость? Прирост массы тела, облысение головы и узость мышления от «деревянного» рубля до «зелёного» бакса. От этих мыслей пела уже не только Душа Надеждинаа, но и Муза млела, ласково жмурилась и тихонько мурлыкала. Даже Пегас прискакал посмотреть на это чудо – Надеждина, ибо не каждый день, и даже не каждый год, человек задумывается над своим местом в оси координат мироздания. Всех их радовал несомненный факт – Надеждин начал кое-что понимать, а значит и они, рядом с ним, не зря проводят время.