Лев Квин - Кто убил лебедей?

– А вы ничего поработали. Норма с четвертью.

– Пыхтели помаленьку.

Не сказал! Не сказал Петр!

А на улице солнце, красиво так… И сразу сердце – ёк! Совсем рядом урчал искалеченный трактор. Возле него хлопотал дядька с рыжей щетиной усов под вздернутым носом.

– Долго провозились с ним?

– Маслица подолью – и пошел.

Юра не верил своим ушам:

– А сцепление?

– Так исправил же Петр.

– Исправил?! Когда?

Усач, ни слова не говоря, полез в кабину, тронул с места трактор. Остановил, снова тронул.

– Бачишь!.. До утра, говорит, провозился.

Ничего Петр не возился! Уходил с Марусей, потом спал. А может, сцепление было в порядке? Может, он обманул? Но зачем?.. Надоело работать, и на всякий случай, чтобы практикант не выдал, разыграл спектакль?

И уже и солнце не радует, и предстоящая рыбалка…

Подошел Гриша; он сегодня работает в смене рыжеусого тракториста.

– Давай с нами до колка. А там и озеро.

– Ну, давай, – вяло отозвался Юра.

Солнце уже довольно высоко. Под утро выпала роса, и от сырой земли ползут, извиваясь, причудливые струйки пара. Полевая дорога то ныряет в ложбинки, в которых еще стоит негустой туман, то снова поднимается на взгорки.

Вот и агрегат. Подцепить – и сеять. Работать им будет хорошо: пыли нет. И ветер унялся.

Юра снял удочки с трактора.

– Удачи вам!

– И тебе. – Гриша развел руки, показывая, какую рыбу он желает выудить Юре. – Чтобы всем хватило: и нам с тобой, и Петру твоему со свояком.

– Маруся – его свояк? – поразился Юра.

– Ты не знал? На сестрах женатые…

Он со вторым сеяльщиком стал заправлять сеялки, а Юра, задумавшись, пошел в сторону колка.

Раз так, то Петр, конечно, знал про ружье, не мог не знать. И пошел вместе с Марусей ночью вовсе не для того, чтобы не дать ему стрелять дичь. Тут что-то другое, совсем другое.

Уж не браконьерствуют ли они на пару? В этих местах недавно видели лосей.

Колок… Они шарили здесь с фонариком.

Юра ходит между корявыми, изогнутыми свирепыми сибирскими ветрами березками. Под ногами мягко шелестит прелая прошлогодняя листва, уже прошитая тоненькими пиками свежей зелени.

Что они делали ночью здесь, в лесочке? Стрелять не стреляли, он услышал бы. А вот днем или прошлой ночью они свободно могли свалить зверя, хотя бы лося, и припрятать здесь на время. Сейчас еще холодно, особенно по ночам. Может, они как раз его и прятали?

Юра опять прошел весь колок насквозь, остановился возле полузасыпанной канавы. За ней дорога и поле, уже вспаханное, – там им делать нечего. Если в самом деле спрятали, то где? Колок ведь небольшой… Все равно он найдет, хоть проищет до вечера.

Со стороны села по дороге бежит мотоцикл с коляской. На нем двое, отсюда не видно кто. Сюда едут? Неизвестно еще, там развилка… Нет, сюда, точно. Вот мотоцикл взбежал на пригорок, вот снова нырнул в ложбинку.

Вдруг они? За добычей?

Юра бросился в глубь колка, стал за ствол березы.

Так и есть. Мотоцикл ведет Петр. А на заднем сиденье Маруся в своем модном берете.

Остановились. Недалеко, шагах в тридцати. Закурили. Осматриваются по сторонам. Видят?.. Нет, не заметили.

– Давай! – сказал Петр и сам стал расчехлять коляску.

Маруся с лопатой и почему-то с ружьем на плече, дулом вниз, подошел к канаве, нагнулся, пошарил руками. Что он там?

Какая-то большая птица, деревянно стрекотнув, шумно взлетела с вершины березы, за которой стоял Юра. Он вздрогнул от неожиданности. И тут же Маруся выпрямился, схватился за ружье.

Заметил!

Больше прятаться не было смысла. Юра вышел из-за березы.

Оба словно застыли: Петр у мотоцикла, Маруся с ружьем возле канавы.

– Гады! – бросил Юра с ненавистью. – А ну как я на вашем мотоцикле за участковым слетаю?

И вдруг он видит – ружье в руках Маруси направлено на него. Черное отверстие смотрит ему прямо в глаза.

Убьет! В голове Юры звенит, словно рядом разбили стекло. Ноги делаются ватными. Но он сразу же вспоминает: патрон! Он ведь разрядил ружье. Вот патрон, у него в кармане.

– Ну, стреляй, стреляй! – Он громко смеется. – Стреляй, Маруся, стреляй, ворюга!.. Что не стреляешь? Ну?

Он идет, продолжая смеяться, прямо на толстяка, берется за ствол рукой.

– Смотри, ты же весь трясешься… Давай сюда!

Маруся покорно выпускает ружье из рук. Глаза у него круглые, как у рыбы, нижняя губа отвисла.

– Что, лебедей бить проще? А я вот не побоюсь, выстрелю. Кто убил лебедей?

Юра вскинул ружье, прицелился в Марусю, сейчас нажмет спусковой крючок.

– Нет! Нет! – Толстяк сорвался с места отчаянным прыжком и помчался к мотоциклу, неловко разбрасывая непривычные к бегу ноги.

– Не дури, пацан! – Петр торопливо дергал сапогом стартер. – Отвечать будешь!

Маруся свалился кулем в коляску, мотоцикл рванул с места. Испугались! Тикают! Ну, правильно, они ведь думают, что заряжено.

– Пли! – крикнул Юра и нажал пальцем крючок. Неожиданный грохот выстрела оглушил его на миг.

Выронив из рук ружье, он непонимающе, растерянно моргая, смотрел на дорогу. Там, где только что стоял мотоцикл, чуть правее, взметнулось круглое облачко пыли.

Ого! Значит, все-таки было заряжено. И когда он брался за ствол, когда тянул к себе, тоже было заряжено. Стоило только Марусе шевельнуть пальцем…

Мотоцикл далеко. Его уже и не слышно – за колком сердито тарахтит трактор.

Юра поднял с земли ружье и двинулся через колок к полю, тяжело передвигая ноги.

Петр, веселый, свойский парень Петр… А ведь это он убил лебедей! Нет, ружье не его – Маруси… И все равно! Он, он убил лебедей! Позвал их к себе – они верили людям, подманил ласково поближе, – Петр может. И убил! Белых, чистых, доверчивых… Лебедей беззащитных убил…

Агрегат все еще стоял на месте.

– Ты стрелял? – встретил его встревоженный Гриша. – Откуда ружье?

– Так, одолжил у одного… А вы почему стоите?

– Заправщиков ждем. Сеялки-то у вас пустые.

– Пустые?!

Юра, не веря, заглянул в один ящик, в другой. В самом деле, нет ничего, лишь на самом донышке.

Как же так? Ведь ночью только заправили сеялки – и трактор сразу забарахлил. Вернее, Петр сказал ему, что забарахлил…

Неожиданно поняв все, он кинулся обратно в лесок.

– Куда ты? – крикнул Гриша. – Вот ненормальный!

Юра не откликнулся. Он бежал, задыхаясь, продираясь напрямик сквозь еще голые кусты, туда, к дороге, к полузасыпанной, с вроде бы обвалившимся краем канаве.

Теперь он точно знал, что там найдет.