Леонид Шорохов - Володька-Освод

Самая это и была Володькина тематика. Плавал Сагин в ней, как годовалый сазан в акдарьинском мелководье. Скоро он с тайной радостью заметил, что его не отшибают от общего трепа, как это частенько случалось прежде, когда Володька больше молчал и только редко-редко осмеливался вставить пустяковое замечание.

Нет, теперь к нему прислушивались и особенно внимали, когда Володька, входя в раж, повествовал о своих многочисленных победах над слабым полом. И чем больше он входил в подробности, тем внимательней становились слушатели. Глаза собеседников начинали сладко маслиться, лица багроветь, а Володька знай разливается курским соловьем, выкладывая нужным людям мельчайшие нюансы своей изощренной сексуальной техники.

Нынче к вечеру он ожидал больших гостей. Подошла суббота, а каждую субботу Сагин принимал высоких доброхотов по всем писаным и неписаным законам восточного гостеприимства. Влетало, конечно, в копеечку. Ну да куда денешься? Без постоянных раутов на природе никак было не выжить сагинскому благополучию.

Шурьяк был отряжен в город за коньяком и копченой колбасой (благо на мясокомбинате хорошо знали, с кем хороводится Володька). Белую Сагин и за влагу-то не считал.

Сашка был парень простой, и поэтому пришлось его досконально про-ин-струк-ти-ровать! Страшный вкус развился у Сагина к разным начальственным терминам.

— Никаких местных помоев не брать! — разъяснял Володька. — Грузинской чачи тоже, а добыть хоть из-под земли пятизвездочный армянский.

Сашка, удивляясь, пожал худыми плечами. На простецкий шурьяков вкус все эти коньяки-шмоньяки только на то и годились, чтоб клопов морить. То ли дело родимая, долголетним непрерывным злоупотреблением проверенная беленькая! Но начальство, понятное дело, выкобенивалось. Вечно для ихних тонких ноздрей то не годится, что всем годится. Шурьяк неодобрительно покачал крохотной птичьей головкой и густо сплюнул на пол Володькиного кабинета.

— Тебе виднее.

Володька побагровел и зашипел, как разозленный варан:

— А ну вытри!

Шурьяк не понял.

— Чего это? — он недоуменно уставился на пол.

— А ну вытри! — удушливо посинел Володька, приподнимаясь из кресла.

Сашка все не понимал. Он обрыскал глазами блестящий пол и поднял на Володьку незамутненные глаза.

— Чего это ты?

Володька обессиленно бухнулся в кресло и выдохнул так, словно из него разом вышел весь воздух.

— Давай поезжай.

Шурьяк вздернул плечи, удивляясь загадкам Володькиного поведения, и пошел к выходу.

— Да сам-то, сам чтоб как стеклышко! — закричал в Сашкину чугунную спину начальник спасательной станции.

Володька посидел минуту-другую, скорбно поджав губы. «Берешь к себе на корма, держишь рядом, жить даешь своему вроде человечку, — с обидой подумал он, — а она, вон она, доброта, против тебя же и оборачивается. Давно ли шурьяк стрелял гривенники у пивных да браконьерил на реке по мелочам? Да и браконьерил-то не от себя, а от хозяина, чужой снастью и техникой. И сейчас, поднятый из самой черной грязи, получивший из рук Сагина полосатую тельняшку и форменную фуражку с крабом, встав тем самым в ряды солидных, добропорядочных людей, — чем он отвечал на неслыханную доброту своего благодетеля? Какими такими услугами и одолжениями? — Володька аж застонал от несправедливости. — Даже нет чтоб хоть на „вы“; нет чтоб по имени, отчеству или там хоть товарищ начальник (ну ладно, конечно, не по ночам, не под мокрыми мешками с рыбой), но на людях-то, на виду-то! Уж мог бы, кажется, сообразить, что негоже, когда начальника спасательной станции целого района свой же подчиненный, какой-то там невидный инструктор по технике спасания хлопает по плечу и громогласно кличет „Осводом“! Ну ведь негоже это! Выгоню к чертовой матери, если и дальше будет так фамильярничать! — внезапно вызверясь против шурьяка, решил Володька. — И не посмотрю, что родня. Чужой-то, — оно, выходит, лучше своего».

— Здравия желаю, Владимир Васильевич, — сладко прижмурясь, прошептал Володька свое соответственное должности величанье.

— Здравствуйте, товарищ матрос-спасатель второго класса!

Получилось хорошо.

— И-и-и-эх-х! — вздохнул Володька. — Трудов-то, трудов-то еще, пока поймут.

С утра Сагин смотался на «Жигуленке» в предгорья к знакомым чабанам и привез от них жалобно блеющего барашка. Гости ожидались к вечеру. Чтобы плов доспел к сроку, надо было начинать готовку не позже как с обеда. Рыбное все было свое. Тут беспокойства не ожидалось, — и сомятинка, и сазаны, и лещи, и мелкий рыбий сор вроде плотвы (на закладку в двойную уху) еще со вчера дожидались гостей.

К половине пятого огонь под трехведерным казаном загасили. Плов начал запариваться. От ухи тянуло умопомрачающим запахом. Володька начал томиться.

В четверть шестого подошла запыленная белая «Волга». Из двери не спеша вылез высокий, вальяжный человек. Благообразное лицо его было брюзгливо нахмурено, крупный, висячий нос словно принюхивался. Это был заместитель начальника управления.

Сагин мелким бесом подсыпался к благодетелю. Разминая толстые ноги, тот прошелся по конторскому двору. Володька подобострастно поддерживал под локоток учителя жизни.

Заместитель начальника повел агатовым глазом по щитам с бодрыми спасательными призывами и довольно покивал Володьке.

— Вижу, вижу. Молодец. Умен оказался. Растешь. Не ошиблись, как видно, мы в тебе.

Сагин расцвел, как пион. Круглая физиономия его маслено залоснилась от начальнической ласки.

— Стараемся, — браво подхватил он. — В этом квартале по спасенным утопленникам идем с перевыполнением!

Заместитель начальника усмехнулся: — И откуда ты их только берешь, спасенных-то этих? Сам, что ли, топишь? — Он толкнул Сагина локтем под бок. Володька игриво хихикнул.

— Выходим из положения. Каких, конечно, и сами. План дело святое.

Володька утопил и спас в бумажной воде всех своих близких и далеких знакомых и начал уже оприходовать их по второму разу; так что с планом все обстояло действительно в порядке.

— Ну, старайся, старайся. Смотри только не перестарайся. — Построжев лицо, он повернулся к Сагину. — Еще кто у тебя сегодня ожидается?

Володька, прикрыв ладошкой губы, потянулся к начальникову уху и тихо шепнул словечко.

— А-а-а, — оживился тот. — Одобряю, одобряю. Я же говорил, умен. Молодец.

Явно довольный сообщением, он прошел вперед.

— Ну, где тут у тебя чего?

Володька резво забежал сбоку.

— Сюда, сюда проходите.

В небольшом береговом затончике позади пирса был устроен над водой высокий помост. Четыре мощных двутавра вороненой стали на два метра уходили в галечник акдарьинского берега. По колоннам шла обвязка, на ней и располагался обширный, человек на двадцать, деревянный помост с решетчатым ограждением. Володька не зря гонял на берег бульдозер и буровую установку, — место заслуженного отдыха было сработано на века. Поверх черного пола помост был обшит доской-вагонкой.