Петер Ярош - Визит

Дед задыхается. Он стоит, опираясь на косу, и свертывает самокрутку. Мартину кажется, что он слегка улыбается. Возможно, радуется сигарете, а то и тому, что ему удалось так быстро подняться в гору. Солнца еще не видно. Мартин смотрит во все стороны и чувствует разочарование. Они поднялись в гору раньше, чем взошло солнце. Сейчас они станут спускаться, а там уж восход будет не такой. Мартин, огорченный, уселся на обочину дороги.

— Хочешь посмотреть? — спрашивает дед, показывая туда, откуда должно появиться солнце.

Мартин кивает. Он встает, хочет что-то сказать деду, но тот отворачивается, смотрит куда-то за горы и курит. Дым медленно поднимается над его головой. Воздух неподвижен.

— Не пройдет и десяти минут, как ты увидишь солнце, — говорит дед, не вынимая сигареты и не прекращая курить. Сигарета прилепилась к его нижней губе. — Сегодня будет хороший день, — добавляет дед.

Потом они молча смотрят каждый в свою сторону. Мартин носком ботинка ковыряется в дорожной пыли и все время поглядывает на восток. Сияние становится ярче, небосвод уже почти белый, а над головой начинает синеть. Когда Мартин снова поднимает голову, он удивлен.

— Глядите! — кричит он.

— Вижу.

Оба они поворачиваются к востоку. Солнце как будто бы вдруг выходит из-за гор, и сразу появляется целая половина. Смотреть на него уже нельзя, и они зажмуриваются.

И вот уже день. Настоящий день с солнечными лучами. Все вокруг сразу же изменилось. И стоит посмотреть на траву, она сразу же начинает сверкать миллионами капель росы, Точно вся она купается. Солнечные лучи играют в каплях всеми цветами радуги.

— Ну, идем, — говорит дед, слегка касаясь локтя Мартина. Мартин и не заметил, как он поднял косу на плечо. Они улыбаются, в последний раз осматриваются и начинают спуск с вершины.

Некоторое время они идут в тени вершины, но скоро выходят на ровный луг, и снова солнце светит им в лицо.

— Вот наш луг, — говорит дед.

Они останавливаются, меряют луг взглядами и спускают с плеч косы. Дед достает брусок и заправляет его за ремень. Он пробует косу, хорошо ли она насажена, и делает первый замах.

Звук разносится далеко. Мартину кажется, что вокруг косы летают огненные искры. Все вокруг ожило, наполненное звоном металла.

— Сначала нужно скосить первый ряд. — Дед взял косу в обе руки. Он еще стоит на дороге, но уже разгоняется. Упала первая трава. Звук, который сейчас издает коса, глуше, она не звенит, а, скорее, свистит. Дед идет точно по меже. Первый ряд принадлежит ему, и Мартин должен подождать, пока он кончит, чтобы косить друг за другом. Он наблюдает за дедом, за его освященными ритуалом движениями. Первые замахи были неравномерными, но, чем дальше, тем более ладными становятся они. Человек входит в ритм не сразу.

— Хорошо косится, — говорит дед, показывая на траву. — Роса что надо!

Мартин ждет, пока дед пойдет обратно, и становится за его спиной. Коса у него острая. Он торопится. Первый замах, трава падает и ложится в ряд. Перед ним колеблется спина деда, а он изо всех сил старается выдержать дистанцию и не отстать. Когда косы затупляются, оба их враз поднимают и подтачивают. Хуже всего, когда в высокой траве попадаются муравейники, которые трудно вовремя заметить. Тогда острие косы нужно выравнивать легкими ударами бруска.

Через час расстояние между Мартином и дедом начинает уменьшаться. Мартин нарочно чаще точит косу, чтобы не наступать деду на пятки.

— Принеси-ка воды, что-то пить хочется, — говорит дед, отирая лоб тыльной стороной ладони.

Мартин отбрасывает косу и бежит туда, где они сложили все свои вещи, и теперь он видит, какой кусок они уже скосили. Дед сгребает ногой траву в кучу и садится. Он смотрит, как быстро бежит Мартин, перескакивая через ряды травы. Солнце уже поднялось высоко, начинает припекать, и дед снимает безрукавку. Рубашка во многих местах мокрая от пота. Мартин вернулся, он подает деду бутылку с водой.

— Пейте, — говорит он.

Старик пьет жадно. Вода течет по его подбородку и капает на рубашку. Он не замечает. Потом передает бутылку внуку.

— Не пей залпом, — говорит он, — вода очень холодная.

— Вы пока покурите, а то вы еще не отдыхали, а я покошу один.

— Не стоит, — отвечает дед, — и ты отдохни. Все равно до обеда все скосим.

Они сидят рядом, касаясь локтями друг друга. Дед свертывает самокрутку, Мартин видит, как трясутся его руки. Мартину бы очень хотелось как-то остановить эту дрожь. Он думает, что дед устал, однако дед не просыпает ни крошки табака.

— Еще два года назад я косил тут с твоим дядей, — медленно говорит дед, сделав несколько затяжек, — а теперь он где? Был бы он здесь, — продолжает дед, — мы бы уж давно половину скосили. Вот так-то, — вздыхает дед, и Мартину кажется, что голос его дрожит. — Один в землю уходит, а другой косить должен. — Он молчит, покашливает, стараясь скрыть волнение, и продолжает: — Вот видишь ту дорогу? — показывает он пальцем. — Там его и застрелили. — И Мартин смотрит туда, потом наклоняет голову, потому что он давно знает, где застрелили его дядю. Дед раз десять ему уже показывал. Он наклоняет голову еще ниже и ждет продолжения, которое ему тоже известно. Он ждет, что дед снова станет рассказывать, как дядя мог спрятаться и без единого ранения дождаться конца войны. Но дед молчит, Мартин украдкой смотрит на него и видит, как по его лицу текут слезы. Он быстро встает. Берет косу и начинает новый ряд.

Дед еще некоторое время сидит, потом встает.

— Ты перегнал меня, — говорит он. Но в голосе его не слышно упрека. И Мартин вдруг начинает злиться, сам не зная почему; потом разгоняется изо всех сил и косит все быстрее. Может быть, он сердится оттого, что видел, как плакал дед, а может быть, потому, что не мог усидеть. Но он успокаивается, начинает косить медленнее, чтобы дед догнал его.

Когда Мартин снова точит косу, он вдруг замечает, как высоко солнце. Почти вся роса вокруг пропала. Трава больше не сверкает. Он улыбается, поворачивается к деду и видит, что тот косит резкими движениями. И ему сразу становится легко и хорошо.

Семь часов утра.

Солнце освещает комнату через левое окно, обращенное к востоку. Горящий световой шар находится приблизительно в центре окна. Штора давно поднята, и солнечные лучи просвечивают сквозь листья растений, поставленных на подоконнике; никогда, ни ранее, ни позже, их цвет не был и не будет так пронзительно зелен, как теперь.

Постель в правом углу комнаты еще разобрана. Белые наперники, наволоки и простыня сверкают в солнечном свете, точно сугробы. На подушке осталась вмятина там, где покоилась голова. Рядом с этим углублением и в нем самом можно найти несколько длинных волосков, которые, свиваясь в дуги, кривые и кольца, резко выделяются своей чернотой на белом. Перья сбились в верхней части подушки, уголки стоят, как рожки.