Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

На другой день они вспомнили про «малированное» ведро только к вечеру, а он обещал вернуть его в обед. Бабка скорее всего уже ушла с базара. Но поэт решил все-таки сбегать для очистки совести. И она не отговаривала, видела, что ему хочется выглядеть благородным и перед бабкой, и перед ней. Да и пора было выбираться из постели, хватит, натешились.

К его приходу она успела поколдовать перед зеркалом и восстановить подрастрепанную красоту. Вернулся он без ведра и с цветами.

– Упорная старушка. Для нее «малированное» ведро дороже, чем серьги для городской бабы.

– Я вроде тоже городская, а к серьгам, представь себе, равнодушна. У меня даже уши не проколоты.

– Ты особая статья, поэтесса все-таки. А главное, красавица. Это срубленная елка нуждается в стеклянных побрякушках. А когда еще на корню, когда соки гуляют…

От комплиментов давно уже не млела, сколько их рассыпали к ее ногам, случались и поизысканнее умельцы, а вот снисходительная приставочка «все-таки» перед «поэтессой» – царапнула. Хотя любая другая дуреха растаяла бы, услышав от него даже такое небезоговорочное признание.

– Кем только она меня не обзывала: и басурманом, и негодяем, и ахвиристом… убить грозилась.

– Почему же такой радостный пришел?

– О тебе думал. Она проклятьями заходится, кулачишко под нос сует, а я тебя вспоминаю, и ругань ее песней кажется.

– Оттого и под замком держал?

– Нечаянно получилось.

– Ладно, вчера боялся, наверное, что сбегу и рукописи твои драгоценные прихвачу за неимением фамильных бриллиантов. Я сразу хотела высказать, да с клубникой во рту не совсем удобно. А теперь вроде и доказала свою покорность, и все равно запер. За что?

Обида была напускная, уже отболевшая, вызванная царапнувшим «все-таки», да где ему догадаться. Начал оправдываться.

– Архива не имею, красть нечего. А что сбежишь – боялся. И сейчас боюсь.

– Не бойся. – И обняла, и прижалась к нему.

– Если бы спросила вчера, я бы не признался. Соврал бы, что закрыл от нежелательных гостей. Только не смейся. У меня никогда не было такой женщины.

– Знаю, потому что издана в единственном экземпляре.

– Я же просил не смеяться.

– Извини. Засмущалась от комплимента. Ну и как ты с бабушкой поладил?

– Еще раз цветы купил. Она для того и скандалила, чтобы я виноватым себя почувствовал.

– Молодец, только поставить их не во что.

– Слушай, а ты не обидишься, если мы отправимся с ними к Лешке?

– К какому Лешке?

– К армейскому другу, я же тебе рассказывал. Представляешь, удивим, у него полный палисадник цветов, а мы – с букетом и без бутылки, чаю попить.

– Не обижусь, надеюсь, не последний букет от тебя.

– И не предпоследний.

Автобус на окраину ходил редко и, видимо, ушел только что перед ними, народу на остановке не было. Потом, когда стали подтягиваться, она, словно отыгрываясь за недавнее «все-таки», отметила, как приосанился ее счастливый и гордый кавалер.

А цветы успеха не имели. Армейский друг, полноватый, с круглым ленивым лицом и большими руками, совсем не похожий на любителя поэзии, наверно бы не заметил букета, если бы не жена. А та не утерпела, высказала:

– Эким ты купчиком стал в столицах-то. Разбогател, что ли, деньги некуда девать. Может, и у меня купишь? Вон, целая клумба ничуть не хуже.

– Ладно тебе при посторонних парня позорить, – вступился друг. – Это у него юмор такой.

– Извините, она не посторонняя. Пришел познакомить со своей невестой.

Новость застала хозяев дома врасплох. Но если бы только их. Через пару минут она преспокойненько объяснила себе, что все это несерьезно, просто сорвалось от смущения, как реакция на неуклюжие слова друга. Но это явилось через пару минут, а поначалу даже вздрогнула и зарделась.

– Наконец-то отважился! – Армейский друг вскинул руки и затряс тяжелыми кулачищами. – По-здрав-ля-ю! Нинк, беги на стол накрывай.

Мужчины сели курить, женщина отправилась на кухню. Сколько раз оказывалась она в подобной ситуации и всегда не находила себе места. И с теми, и с другими чувствовала себя чужой… С незнакомыми женщинами сходилась особенно тяжело, а тут вдруг возжелала приобщиться. Прошла на кухню. Предложила помощь. Нина, не сказать что яркая, но уверенная в себе и привыкшая к главной роли, от помощи отказалась. Делиться территорией не захотела, однако улыбочку вымучила, не совсем радушную, но и не враждебную. Даже слова убедительные нашла: дескать, ничего особенного она затевать не собирается, а все необходимое у нее под рукой. На кухне вообще чувствовалась рука настоящей хозяйки, особенно если учесть, что готовить надо не только для семьи, но и для курочек, и для поросенка. А сравнивать было с чем, ту же свекровь бывшую взять, и сама выросла на такой же окраине. Светкину кухню вспомнила: где и стол, и тумбочка, и подоконник всегда заставлены грязной посудой. То-то обалдеет подруга, узнав про ее турпоход. Или – культпоход? Если не в народ, а наоборот. Светка не любит убираться в квартире, но любит слушать игру слов. А здесь приходится слушать стук ножа о разделочную доску. И в нем есть своя музыка. Нина выводит ее с наслаждением, но подыграть не зовет. Наверняка считает, что их другу нужна не такая невеста. А какая нужна? Откуда им, убийственно нормальным людям, знать, какая невеста нужна великому поэту? Впрочем, и «великость» для них не более чем блажь, просто заботятся о непутевом из жалости. Может, и ее немного жалеет, пусть и не понравилась, но старается этого не показывать. Вот и разговор пытается поддержать, чтобы молчанкой не мучить, и бестактных вопросов не задает. Не пытает, например, была ли замужем и сколько раз. А так, нейтральненькое: где родилась, где училась, где работает… Потом и дело нашлось, доверила носить тарелки на веранду.

Когда разговор зашел о книге, Поэт схитрил, сказал, что все экземпляры проматросил по пьянке, но на днях должна прийти бандероль, и они, естественно, будут первыми, к кому он понесет. Однако она видела, как он прятал сборник во внутренний карман пиджака. Берег для кого-то последний экземпляр. Надеялась, что для нее.

Не угадала.

Часа не прошло, даже бутылку не допили, а он засобирался домой. Она подумала, что его потянуло в постель.

И снова ошиблась.

– К Михалычу поедем, – шепнул он, когда остались одни.

– Михалыч – это кто?

– Мадам шутит? – укоризненно покачал головой и вскинул ресницы. – Это прошлогодний лауреат Государственной премии!

– Хочешь сказать, что он живет в вашем городе?

– Думала, в Москве окопался?

– Не сомневалась.

– Напрасно. Между прочим, не так давно он объявил по телевизору на всю страну, что я самый интересный из современных поэтов.

– Это я знаю, Светка успела похвастаться. И ты хочешь сказать, что можешь запросто явиться к нему с посторонней женщиной?