Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

Билет она купила заранее и телеграмму отбила. Но сомневалась, даже отправляя посылки на новое место жительства. Небогатое «приданое» уместилось в три десятикилограммовые коробки. Разумнее было что-то оставить у Светки, но после недолгих колебаний упаковала все и не только потому, что не захотела обременять подругу своими заботами. Общие тетради со стихами и любимые наряды уложила в чемодан. Сентябрь стоял подозрительно теплый, но плащ упаковывать не стала, да и места для него не было. Везла с собой и пятьдесят книжек Поэта, купленных на случай, если в магазины города книга еще не дошла. Посылки отправляла на «до востребования», а обратный адрес пришлось писать Светкин, но все-таки надеялась получить сама. Хотя… Сколько ни гони от себя дурные мысли, сколько ни запирайся от них, они, ползучие, всегда находят щели.

Поезд пришел еще засветло. Поэта на перроне не было. А слезы тут как тут, – заждались, родимые, не вылитые на долгих проводах, заспешили встречу обмывать. Уговаривала себя, ругала, успокаивала, а они, подлые, бежали и бежали. Поезд отправился дальше. Перрон опустел. Одна, красивая, заплаканная, возле ног чемодан, в руке сетка с книгами жениха. А в чемодане, между прочим, заждался выхода роскошный пеньюар, хорошо еще удержалась и не купила с дури подвенечное платье.

И все-таки напрасно паниковали слезы. Не забыл, не загулял, явился. Узнала его в мужичке, суетливо перебегающем через рельсы с другого перрона. Встречающих было трое. Все наперебой извинялись, особенно старались спутники Поэта, заверяя, что опоздали по их вине.

– По вашей вине или по вашему вину?

– Блестяще! – поспешил оценить ее банальный каламбур самый молодой из троицы. – Старик, твоя невеста не только красива, но и остроумна.

– Ты почто чужую бабу смущаешь? – одернул его самый старший и, склонив крупную кудлатую голову, представился: – Соколов, с московским Соколовым прошу не путать.

– Такого колоритного мужчину разве можно с кем-то перепутать, – польстила на всякий случай.

– Я против Володи ничего не имею, но чужой славы нам не надо.

Младший подхватил чемодан, старший забрал из ее рук сетку с книгами, а тот, ради которого бросила все, стоял чуть поодаль и глупо улыбался.

– Ну, здравствуй, – тихо сказала она.

– Видишь, какой я нехороший, даже встретить как следует не могу. Без цветов. Без шампанского.

– Не переживай, цветы уже были…

Сама шагнула к нему, обняла и ткнулась губами в щеку, а он вдруг застеснялся, стал освобождаться из объятий. Она заметила, что за этой неуклюжей сценой искоса подглядывает кудлатый Соколов, и совсем растерялась: опустила руки, опустила глаза, готовая снова расплакаться. Поэт испуганно взглянул на нее, все понял и крикнул друзьям:

– Мужики, топайте, ловите тачку, мы вас догоним.

Склонился к ее руке, поцеловал, потом поднял голову и потянулся к губам. Шибануло застарелым перегаром.

– Сдержал обещание.

– Какое?

– Когда провожал меня, сказал, что напьешься с горя.

– Горевал, конечно, но кое-что смог написать, и все о тебе. Дома отчитаюсь.

Друзей к себе он не пригласил, хотя видно было, что они рассчитывали на продолжение встречи. Понимала, что ему не терпится остаться вдвоем – соскучился мужик, но мог бы распрощаться с ними не так бесцеремонно. Не хотелось ей становиться виновницей раздора.

– Если я не ошибаюсь, меня удостоили чести местные поэты? – спросила она еще на лестнице.

– Соколов, что ли? Он не поэт, а член Союза писателей. Здесь три книжки выпустил, в Москве пару штук. Издают, потому что пишет о рабочем классе. В молодости каменщиком поработал. Конъюнктура.

– Про стройку, значит, конъюнктура, а про сенокос непременно крик души? – не удержалась она.

– Гайки с болтами рифмует, – не услышал он или не захотел услышать.

– Хомуты с оглоблями разве лучше?

– Не в хомутах дело, просто он плохой поэт, но редакторы его почему-то любят.

– А второй? Тоже болты рифмует?

– Юрка? Он вообще не поэт. Так, иженеришка. Поэзия для него баловство. Соколов пристроил его подборку в местной «молодежке» и обеспечил себе постоянную опохмелку. Но парень он беззлобный. Зато все остальные… Ты бы слышала, как они радуются, когда я в газету слабые стихи приношу, сразу на полосу гонят, чтобы я одуматься не успел.

В квартире после ее отъезда ничего не изменилось. Собственно, и не нуждалась она ни в каких переменах, но стол мог бы оказаться накрытым.

– Черт подери, вино-то у мужиков осталось! – скривился он, потом не очень уверенно добавил: – Может, догнать успею?

Она хорошо помнила, что на вокзал они пришли с пустыми руками, но разоблачать не стала.

– Ладно, обойдемся.

– Слушай, у меня есть поклонник, хочешь, сбегаю позвоню, и он через полчаса прибудет с полной сумкой выпивки и закуски?

– Не стоит.

– Телефон-автомат через два дома.

– Лучше обойдемся чаем, но без поклонников и без поклонниц.

Знала бы, что так получится, нашла бы место в чемодане и для бутылки. Привезла бы вместо книг. Но когда выставила пачку на стол, поняла, что угадала с подарком – бутылке он бы так не радовался. Стоял, держа в каждой руке по три сборника веером, словно карты, и кивал головой в такт невысказанным словам, скорее всего репетировал дарственную речь. Потом бросил книжки на стол и закричал:

– Дурак! Дубина стоеросовая! Самым главным забыл похвастаться, нам квартиру дали! Я заявил, что женюсь, и сразу же подвернулся вариант. Дом еще не готов, но через месяц обязательно отпразднуем новоселье.

Новоселья пришлось ждать почти три месяца, а праздника вообще не получилось. Слишком затянулось ожидание.

Два раза чуть было не уехала назад.

Ей даже и в голову не приходило, что зайдет разговор о ЗАГСе, что ее позовут туда. И вовсе не потому, что, изведав сомнительные прелести брака, не спешила повторять неудачный опыт. Просто была уверена, что Поэт не решится узаконить свое предложение, а самой настаивать на этом казалось унизительным. Ни слова, ни полслова, ни намека, ни каприза, и в награду совершенно трезвым голосом решительное заявление:

– Завтра с утра иду в парикмахерскую, а потом веду тебя в ЗАГС.

Она опешила, растерялась, может, даже испугалась, и все эти чувства, не похожие на радость, он углядел на ее лице и сразу же поскучнел. Когда она стала объяснять, что не разведена с первым мужем, с которым не живет и не видится уже три года, он не мог, а точнее, и не пытался понять, почему так долго тянет с разводом. Пробовала втолковать, что сначала боялась уговоров, упрашиваний, обещаний, потом не хотелось тратить нервы на неприятную волокиту, наличие штампа в паспорте ей не мешало, а замуж в ближайшее время не собиралась. Последний и, на ее взгляд, самый веский довод оказался самым несостоятельным. Претендент на руку и сердце вообще не мог представить женщину, не думающую о замужестве. Но до ссоры не дошло. Оба сдерживали себя. И когда он сказал, что после парикмахерской отправится по делам в газету, она была благодарна ему, посчитав, что умный мужчина понял необходимость паузы, без которой неприятный разговор мог бы перерасти в большую ссору.