Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

Острое желание уехать, возникшее ночью, к утру не исчезло, но притупилось. В квартире никого не было. Допив водку, Поэт ушел на поиски собутыльника, в этом она не сомневалась. Оставалось тупо ждать продолжения скандала. Может быть, и последнего.

Он заявился в библиотеку перед обедом, относительно трезвый. Стоял перед ней, держа на ладони блестящие ключи, и радостно бормотал:

– Первая собственная квартира. Тридцать шесть лет ждал. Общаги, казармы, чужие углы…

Качнулся в ее сторону. Растрогалась, приобняла.

Оказалось, что с утра он заглянул в редакцию «молодежки», там и настигла его радостная весть. Сердобольные машинистки отпоили крепким чаем, многоопытный заместитель редактора дал мускатного ореха, зажевать запах, и велел водителю отвезти, хотел для солидности съездить с ним, но дела не позволили, вместо себя отправил двух женщин, прикрыть бедолагу, если вдруг возникнет критическая ситуация. Прятаться за их спинами при получении ключей Поэту не пришлось, но он смекнул, что прикрытие может еще понадобиться, и прикатил к ней со свитой. Не выяснять же отношения при посторонних. Таким счастливым и радостным она его еще не видела. И действительно, столько лет ждать – книги, ключей, признания… Портить праздник не поворачивался язык. На той же машине поехали смотреть хоромы.

Он стоял посреди небрежно оштукатуренной комнаты как ребенок, попавший в сказочный дворец. В присутствии редакционных дам она была провозглашена хозяйкой этого дворца. После первого тоста прозвучал очень милый экспромт в ее честь. Дамы восторженно захлопали. И она даже поверила, что все у них образуется.

Официальное новоселье с приглашением почетных гостей отодвинули на неделю. Но «непочетные» ждать не желали. К тому же и обещанные столы, кровать, стулья везли из разных мест и в разные дни. Все надо было обмыть. Обмывания требовали опохмелки. Опохмелки заканчивались очередными желающими посмотреть квартиру.

За день до новоселья, отмечать которое не было уже ни малейшего желания, она поехала с работы в новую квартиру, чтобы вымыть полы. Он обещал ждать ее там и под ее руководством заняться снабжением – гостей надо было чем-то кормить.

Если честно, она даже обрадовалась, что не застала его в квартире. Окрепла иезуитская надежда отменить новоселье, не по своей воле или капризу. Да и не капризничала она, держалась послушно и терпеливо, даже сама удивлялась. Сразу же принялась за работу. Старание, с которым мыла пол и вытирала пыль с так называемой мебели, держалось больше на мстительности, чем на желании угодить. Управилась быстро и села ждать. Чай пришлось заваривать в банке. Две кастрюли, горбатая сковородка и пяток тарелок – как готовить? Гости станут раздеваться – пальто не на что повесить. Обжигая пальцы о горячую банку, налила стакан чая. Скользнула взглядом по стене, увидела под окном вздувшуюся штукатурку и поймала себя на том, что в мыслях полностью отсутствуют соображения об устройстве уюта в квартире, которая должна стать семейным гнездом. Испугаться бы этого или хотя бы удивиться – ни того ни другого – вялая равнодушная ухмылка.

Ждала, чтобы не дождаться, но на время все-таки поглядывала. Когда в дверь позвонили, шла открывать, уверенная, что приперся кто-нибудь из дружков. Поэт, даже трезвый, извещал о своем приходе долгим нажатием на кнопку. Распахнула дверь, готовая выпроводить нежелаемого посетителя. На площадке виновато топтался лауреат.

– Мимо проходил, решил предупредить, что гений твой уснул. Ты не переживай, дом там семейный, вполне приличный, к утру проспится и придет.

– Я так и думала.

– Ничего такого не думай, все будет нормально. А я прогуляться решил. Я тут поблизости обитаю. Ты же была у нас. Квантеру-то можно посмотреть?

– Конечно, только смотреть особо не на что.

– Не скажи. Свой угол для нашего брата, это очень важно. Может, и чаем угостишь?

– Даже с печеньем, догадалась купить по дороге с работы, – не хотела ябедничать, но сорвалось. – Потребовал, чтобы новоселье устраивала, а сам в загул.

– Какое вам новоселье. Вам обживаться надо, а не шоблу эту поить. Думаешь, они подарков натащат? Гнилая публика.

– Гонорары получил, и началось.

– Знаю. Заходил к нам долг вернуть. Меня-то дома не было, с однополчанином юные годы вспоминали. Каждый раз, как сойдемся…

Новость совсем по-другому высветила замерзание в подъезде, лишив Поэта последних оправданий, теперь она знала, что при первой же ссоре не сдержится и напомнит, и выскажет, не стесняясь обобщений. Но лауреату этого лучше не знать.

– А я думала, он с вами засиделся.

– Нет. С Верой Петровной моей болтал. Она в стишках не шибко петрит. На одну доску с Пушкиным его ставит.

– У него еще и Феликс есть.

– Который наших графоманов от триппера лечит.

– Не знаю, – засмущалась она, – может, и лечит. Он же венеролог.

– Знаком, не подумай дурного, хотя со всяким может случиться, – хохотнул и стрельнул в нее хитро прищуренным глазом.

Можно было и обидеться, но она решила подыграть.

– Вам, мужикам, виднее.

– Не я к нему приходил. Он ко мне за автографом. Вежливый парень, уважительный… даже с перебором. Но твой таких привечает. Любит, когда перед ним на цырлах стоят. Слушай, у меня тут коньячишко в кармане. Может, составишь компанию.

– Могу.

– По дороге прихватил. От бессонницы. – Он достал из пальто, которое пристроил на свободный стул, плоскую бутылочку. – Тут магазинчик через два дома, охотников на эти мерзавчики нет, а мне, как постоянному клиенту, в любое время: и утром до одиннадцати, и вечером после семи. Но твоему коньяк пока еще не по чину.

– Мне кажется, что бутылка – единственное существо, перед которым он забывает о своей гениальности.

– Распознала уже. Дуры вы, бабы, все-таки. – Он посмотрел на нее, не обиделась ли, и на всякий случай добавил: – Или святые.

– Святость – это не про меня.

– Не наговаривай на себя. Ты же понимаешь, на какую дорогу отважилась. Быть женою преуспевающего поэта непросто; терпеть его капризы, измены и прочие издержки славы, но там хоть самолюбие тешится. А непризнанный гений – это навсегда, это неизлечимо. Нормальный поэтишко, добившись кое-какого успеха, может успокоиться. А гению всегда будет мало.

– И все вокруг обязаны его жалеть и славить.

– А как бы ты хотела, – засмеялся и хитро сощурился, вглядываясь в нее, не столько изучая, сколько оценивая.

– Требует, чтобы все работали на него, нисколечко не задумываясь, что у нас, других, и своя жизнь имеется.

– Родить тебе надо, совсем по-другому смотреть будешь и на себя, и на гениев.

«От кого рожать?» – хотелось крикнуть ей.

И словно услышал.

– Только от него, пожалуй, забоишься.