Наталия Соколовская - В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Мне повезло: я живу рядом с Таврическим садом. С моего балкона на шестом этаже за крышами домов, стоящих вдоль Таврической улицы, видны верхушки его кленов и дубов.

Трудно найти лучшее место для прогулок – отступает городской шум, меняется воздух: вместо бензинных выхлопов дышишь лиственной, цветочной свежестью, влажной землей – с мая по октябрь; да и зимой здесь тоже легче и веселей: поскрипывает снег под ногами, прыгают синицы, огромные ивовые и дубовые ветви, похожие на вытянутый слоновий хобот, покрыты снежными чехлами и нашлепками.

А еще пруды, протоки, мостки, зеленая ряска, как бильярдное сукно, степенные, важные утки, раздвигающие гладкую поверхность прудов, как тяжелые утюжки, и легкомысленные белые чайки…

Уф! «Описание природы» – устаревшее занятие и ненужное, потому что, только начни такое перечисление – и конца ему не видно. Вот ведь и Тургенев поблек по этой причине. То ли дело пушкинская проза: «Утро было прекрасное, солнце освещало вершины лип, пожелтевших уже под свежим дыханием осени. Широкое озеро сияло неподвижно. Проснувшиеся лебеди важно выплывали из-под кустов, осеняющих берег» – и все. Дальше про Машу Миронову, как на нее залаяла белая собачка английской породы. «Не бойтесь, она не укусит». Так состоялось ее знакомство с придворной дамой, в одиночестве гулявшей в Царскосельском парке. Дама оказалась императрицей.

Таврический сад не похож ни на Царскосельский, ни на Летний с их расчерченными по линейке аллеями, строгой симметрией и парадностью, «разумностью», предписанной французским классицизмом.

Таврический сад – английский сад, приверженный романтизму, – значит, не подчиняющий себе природу, а потворствующий ей. И разбит (чудесное слово) английским садовым мастером Вильямом Гульдом, приглашенным Потемкиным в Петербург. Здесь, рядом с Таврическим дворцом, и возводил, насаждал он (Гульд) эту зеленую, лиственную и хвойную, радость. «Не план сада, а вид сада, пейзаж», – сказал о таких садах Дмитрий Сергеевич Лихачев – стал главной задачей и заботой садовода.

Вот почему в Таврическом саду так легко дышится, так хорошо «ходится»: в нем есть и луга, и рощи, и чащи, и таинственные уголки, и даже островки, «на которые не ступала нога человека», потому что к ним не подведены мостки, а тот, кто косит траву или подрезает сучья, подгребает к ним на лодке. Главная аллея, идущая от Потемкинской к Таврической, не проведена по прямой линии, изгибается, как будто прочерчена по лекалу. А свернув с нее в сторону, отойдя на сотню шагов, можно, кажется, даже заблудиться. Сад огромен – в справочнике сказано (не поленился заглянуть), что его площадь составляет больше двадцати гектаров.

И есть для меня в этом саду еще одна приманка, влекущая сила – это его название. Здесь я могу оставить прозаическое повествование (прозаик из меня никакой) и поместить свое стихотворение, наконец-то!

Это стихотворение авторы Википедии включили в статью о Таврическом саде, чем я втайне горжусь и недоумеваю: откуда они о нем узнали, неужели заглянули в мою книгу стихов «Таврический сад»? Оно написано в 1982 году, когда открылась новая страница моей жизни – и я переехал сюда, на Калужский переулок вблизи Таврического сада. Крым, имеющий отношение к Элладе, античному миру и мифу, – одно из лучших мест на Земле, и Григорий Потемкин, присоединивший его к России, оказал еще неоценимую услугу Петербургу, построив на тогдашней окраине города свой дворец (архитектор Старов) и добавив к нему замечательный сад. Про сад я уже рассказал; дворец тоже прекрасен. Это не помпезный, не пышный, а какой-то очень «домашний», тихий загородный дворец, двухэтажный – и в этом его прелесть, «с шестиколонным портиком и плоским куполом на невысоком барабане». Одноэтажные галереи и боковые двухэтажные корпуса обнимают широкий парадный двор, – по образцу этого дворца в России будет построено множество домов в дворянских усадьбах.

В этом дворце в начале XX века разместилась Государственная дума, а в январе 1918 года открылось и тут же было разогнано большевиками Всероссийское Учредительное собрание, на которое такие надежды возлагала здравомыслящая и верящая в избирательное право и демократию лучшая часть русского населения. Разогнано большевиками. Вот и стоит у главной аллеи, недалеко от входа, памятник Ленину. А где же памятник Потемкину? Его нет.

Говоря про сад и дворец, не забуду сказать, что ими восхищался Державин: «Здесь искусство спорит с прелестями природы». И еще одна дорогая для меня и печальная подробность: в 1826 году во дворце по приглашению вдовствующей императрицы Марии Федоровны жил (и вскоре умер) Николай Михайлович Карамзин.

Потемкинская, Таврическая, Шпалерная, Кирочная – какие чудесные названия у этих улиц, окаймляющих Таврический сад! Свое стихотворение я растолковывать не буду: ясно, что оно продиктовано названием сада, пронизано таврическими, крымскими ассоциациями. Замечу только, что оно «густое», метафорически напряженное, сквозь него надо медленно «продираться», пробираться, как сквозь садовые заросли. И по контрасту с ним меня трогает и умиляет «простенькое» стихотворение старого, забытого поэта – Александра Измайлова, написанное в 1804 году:

«Как люблю в тебе я быть» – кажется, что это сказано и про меня тоже. Зайти в сад, вспомнить Крым… Сколько раз в своей жизни я был в Крыму, раз пятнадцать, если не больше. Жил и в Алуште, и в Алупке, и в Гурзуфе, и в Ялте, и в Коктебеле… В Коктебеле в последний раз, кажется, в 1998 году. Во что он тогда превратился, страшно и горько вспоминать: немолчная, неумолимая музыка в забегалочных и ларьках, ухающая и не дающая заснуть по ночам, автостоянка, придвинутая вплотную к корпусу Дома писателей, бензинный перегар, шашлычный дым, отравляющий морской воздух, заслоняющий мой любимый запах полыни…