Array Шэнь Жун - Царь-дерево

А Сяо Гэда, спокойный, оставался там. Постояв, он, мягко ступая, двинулся в обход и наконец в одном месте остановился, медленно потянул из-за пояса за спиной тесак… Я узнал его — это был тот самый обоюдоострый, что висел на шнуре у пояса. Сяо Гэда согнул правую ногу в колене — всем корпусом подался вправо вниз; потом тело его разогнулось, как пружина, и в этот момент тесак, холодно блеснув, ушел вверх и где-то там в высоте будто задержался на секунду перед падением. Никто еще ничего не успел толком рассмотреть, как ввысь взвилась лиана и медленно поплыла к земле по параболе. Едва мы успели услышать характерное «пах!», как вся гора сотряслась. Мы отпрянули; издали донесся нарастающий треск, лиана за лианой взмывали в воздух. Дерево ударилось о землю, оттолкнулось от нее в пружинистом прыжке, потом вновь удар, прыжок, и еще прыжок, пока ствол не улегся окончательно и не покатился в темноту, а там замер неподвижно в разом замолкшем мире.

Мы оцепенели, молча ища глазами Сяо Гэда и нигде его не находя. Напряжение наше спало, только когда мы увидели его поднимающимся с земли в нескольких метрах от того места, где он прежде стоял. У всех вырвался крик, и мы было кинулись к нему, но обернувшийся к нам Сяо остановил наш порыв коротким возгласом. Он медленно подбирал шнур, возвращая тесак из мешанины листьев и ветвей, и осматривал дерево со всех сторон еще раз. Порой он взмахивал рукой, и всякий раз, когда тесак опускался, слышался звук лопнувшей лианы. Дерево еще несколько раз дернулось и успокоилось наконец.

Вдруг я почувствовал, что ветер стал холодным. Будто возвратившись из забытья, я ощутил, что весь покрыт холодным потом. Да и другие стали втягивать головы в плечи и поеживаться; переговаривались только вполголоса. Сяо Гэда спрятал тесак за пояс, глянул на нас и скомандовал: «Спускаемся!» Он шел впереди, а остальные за ним, постепенно оживляясь, с ахами и охами расписывая пережитую опасность, посмеиваясь друг над дружкой, — все вниз по дороге. Стало совсем темно, желтый лик луны побледнел, она светила теперь голубовато-серебристым светом. Причудливо-таинственную картину создавал этот свет, изливаясь на хаос покрывающих склоны поваленных стволов.

Сяо Гэда ничего не говорил ни в пути, ни внизу. Мы еще подходили к поселку, когда завидели вдали двери его дома — в комнате горел керосиновый фонарь, и в освещенном проеме явственно вырисовывался силуэт ребенка. Конечно, это был Шестой Коготь. И пока Сяо медленно шел к дому, крохотная фигурка на пороге метнулась и скрылась в глубину жилища.

Мы вернулись к себе и, когда мылись и переодевались, всё говорили о том дереве. Я вспомнил про конфеты, которые обещал Шестому Коготку, и поинтересовался у ребят, не осталось ли у кого. Но нет, ребята, по их словам, все подъели, а я в свою очередь стал объектом их насмешек — вот, мол, сладкоежка, пристрастился к вкусненькому. Не обращая на шутки внимания, я крикнул девчонкам, что мылись за перегородкой, но ответом мне был лишь плеск воды. Парни тут же уселись на нового конька — стали высмеивать мое крайнее бесстыдство. Мне пришлось давать разъяснения: «Сын Сяо Гэда, Шестой Коготь, просил у меня конфет. Я обещал ему, и если у кого есть — бросьте трепаться и гоните сюда!» На какое-то время воцарилось молчание, но потом ребята заверили меня, что у них всех конфеты кончились. Я горько пожалел о том, что решился просить. За этот месяц ребята успели хлебнуть жизни, и теперь перченые овощи ели все как миленькие, да еще ругались, что мало дают. Вздыхали, что нет масла. Девчонки быстро научились собирать на закуску дикий щавель, а городские продукты, чудом уцелевшие, уже давно превратились в обменную валюту. Те, у кого они были, старательно это скрывали. Иногда ночью кто-нибудь украдкой совал под язык леденец, а через пяток минут, оторвав голову от подушки, потихоньку сглатывал слюну. Но крысы — существа сообразительные, и, конечно, для них не составляло труда найти «сладкого» человека. Так что, если кто среди ночи начинал орать и проклинать крыс, все только посмеивались про себя или с преувеличенной заботливостью уговаривали пострадавшего класть за щеку кусочек перца — и никаких забот! В городе наша семья жила плохо, и ничего особенно деликатесного я с собой не прихватил; оставалось только, глотая слюнки, уплетать то, что приносили с кухни. Это меня не особенно тяготило, но теперь, когда ко всему прочему меня стали еще и поддразнивать как сластену и бесстыдника те, кто сами были таковы, я твердо решил взять отгул и поехать в уезд за конфетами для Шестого Когтя.

Приведя себя в порядок, ребята отправились за едой на кухню. После ужина расселись вокруг керосиновой лампы; завязался разговор о том о сем, подошли некоторые девчонки. Стали вспоминать виденные фильмы, особенно картины о любви. Подсели еще девчонки. Я как раз раздумывал — под каким предлогом попросить отгул, как вдруг почувствовал, что кто-то потянул меня за рукав. Оглянувшись, я увидел Ли Ли, который указал мне на дверь и вышел. Не зная, в чем дело, я поднялся и пошел следом. Ли Ли, освещенный лунным светом, отошел на некоторое расстояние от дома и там поджидал меня, изучая лунный диск. Когда я приблизился, он, не глядя на меня, спросил: «Это правда, что конфеты тебе нужны для Шестого Когтя?» Я почувствовал, как дыхание у меня перехватило, и медленно выдохнул, чтобы успокоиться, затем с безразличным видом повернулся и пошел назад, ни слова не говоря. «Постой!» — крикнул мне вслед Ли Ли. «А чего мне тут делать?» — проронил я, но Ли Ли догнал меня, схватил мою руку, и я почувствовал, как в ладони моей появились два твердых квадратика.

Я взглянул на Ли Ли. Он слегка смутился: «Не мои, вообще-то говоря». Обычно Ли Ли держался неприступно: бывало, задумается, только вздыхает время от времени; потом сглотнет, обведет всех загоревшимся взором и неторопливо выскажет какую-нибудь глобальную мысль. Например: «Сила — в стойкости и непоколебимости». Или: «Стойкость и непоколебимость — от идейной чистоты», «В великих испытаниях рождается великий характер». В такие минуты на Ли боялись взглянуть: каждый чувствовал, что ему следует стать строже и собраннее. Особенно почтительно относились к Ли Ли девчонки. Не зная, как привлечь его внимание, некоторые пускались на всякие ухищрения, переходя от строгости к непосредственности. Я уже интересовался девчонками, иногда пытался даже заводить разговоры на эти темы, но мне всегда ставили в пример Ли Ли, намекая, что женская половина нашей команды именно ко мне-то и не испытывает никакого интереса. Это меня огорчало. В результате я тоже решился практиковать минуты глубокой погруженности в размышления — и действительно почувствовал, что это имеет успех. Правда, я быстро уставал, так что чаще эффект бывал обратным.