Array Шэнь Жун - Царь-дерево

— Он сошел с ума! Скорее… — крикнул побледневший от испуга Ян, которого Чэнь Юй продолжал трясти за борта куртки… Чэнь Юя взяли под стражу и отправили в военный трибунал.

Накануне Нового года пошел сильный снегопад. Луншань был окутан толстым плотным слоем снега. Окрестные горы и долины сверкали слепящей глаза белизной, и трудно было представить себе, что тут недавно произошли такие нелепые события.

Пэн Шукуй уже уложил вещи и собирался вместе с Цзюйцзюй покинуть Луншань, который он хотел вычеркнуть из своей памяти и который будет оставаться в его памяти всю жизнь. Прошло уже семь дней, как они с Цзюйцзюй вернулись из госпиталя в расположение роты. Здесь, как и прежде, царила напряженная, бурлящая, суровая военная жизнь. Только лица кругом были большей частью незнакомые. Первая рота, ударное отделение… Славная рота, героическое отделение. Чтобы сохранить их славу, их почетные наименования, командование, не дожидаясь пополнения из числа новобранцев, составило роту, ее взводы и отделения из личного состава других рот. Из прежнего состава ударного отделения погибли одиннадцать человек, включая Циньцинь, остался только Пэн Шукуй. Чэнь Юй, как действующий контрреволюционер, находился под арестом. В заново укомплектованном ударном отделении были назначены новые командир и заместитель. Пэн Шукуя в отделении называли теперь старым командиром.

В тот день, когда Пэн Шукуй вернулся из госпиталя, из отдела кадров полка ему прислали анкету повышаемого в должности. Ее принес лично начальник отдела кадров. Перед уходом он велел Пэн Шукую заполнить ее в тот же день. Кроме него, все остальные повышаемые в должности уже заполнили свои анкеты, и в штабе полка торопили с оформлением документов. Анкета аккуратно лежала перед ним. Он ждал ее девять лет. Этот листок мог решить не только его судьбу, но и судьбу Цзюйцзюй и даже их будущего потомства. Он давал ему возможность вместе с Цзюйцзюй перешагнуть через ту грань, которая разделяет рабочих и крестьян. Добрых десять минут смотрел Пэн Шукуй неподвижным взглядом на этот листок. И в эти десять минут перед его мысленным взором прошел весь его путь за девять лет: от канала, от Цюэшаня до Луншаня, горькие события этих лет, горестные ночи, мощный взрыв, положивший конец Цюэшаньской стройке, картины недавней смертельной схватки на последних рубежах подземной проходки, политые кровью и слезами могилы боевых друзей. Все это высветил в его памяти чистенький прямоугольник анкеты. Ему хотелось плакать, рыдать во весь голос. Но в сухих глазах его давно уже не осталось слез. Ему хотелось смеяться, хохотать, запрокинув голову. Но его ослабевшие нервы не вынесли бы такого возбуждения. Прикрыв веки, он усилием воли понемногу успокоил себя. Затем не спеша легко и аккуратно разорвал анкету на полоски, а полоски так же легонько и аккуратно разорвал на клочки. Открыв дверь, он выбросил их наружу, и они, подхваченные ветром, закружились в воздухе вместе со снежинками.

В тот день он подал в штаб полка рапорт о демобилизации.

Снегопад с небольшими перерывами продолжался уже семь дней. Небо словно вознамерилось задержать его отъезд. Из демобилизационного пособия, выданного ему по окончании всех формальностей, он выделил триста юаней и отправил с Цзюйцзюй в тыловой отдел штаба полка, чтобы передать их родным комбата Го. После этого денег осталось всего ничего. Он скрупулезно подсчитывал, какие дорожные расходы предстоят им с Цзюйцзюй на поездку в Дунбэй. Переезд в Дунбэй — путь к спасению, которым пользовались многие поколения жителей провинции Шаньдун, — был ему хорошо знаком и вместе с тем пугающе неизвестен. Они с Цзюйцзюй бесповоротно решили переехать, однако невозможно было предугадать, какая судьба им там уготована.

Вдруг он вспомнил, что должен сорок юаней Инь Сюйшэну. И хотя тот послал эти деньги родным Пэн Шукуя безвозмездно, находясь под влиянием очередной политической кампании, однако… За вычетом расходов на дорогу у него осталось только тридцать юаней. Сколько он ни прикидывал, ему пришлось снова распаковывать уже уложенный мешок. Как и положено, он уже сдал свое военное пальто и матрас. Старенькое военное одеяло да небольшой узел, в обычное время служивший вместо подушки, — вот и все пожитки, которые накопились у него за девять лет службы. В узле лежали три пары военного обмундирования, из них только одна была неношеной. Вынув эту новенькую пару, он отложил ее в сторону и снова упаковал вещи. Затем сел за стол и стал писать письмо Инь Сюйшэну. Оно получилось короткое, но заняло много времени. Запечатав его вместе с тридцатью юанями в конверт и прихватив отложенную пару обмундирования, он отнес все это на командный пункт роты и наказал вестовому передать все политруку Иню.

Вернулась Цзюйцзюй. Глаза ее опухли от слез. Пэн Шукуй предвидел это. Сам он не решился идти на встречу с родными комбата. Хотя это была последняя возможность проститься с ними, у него не хватило духу. Его сердце не выдержало бы этой горестной встречи. Забросив за спину мешок с пожитками, он взял Цзюйцзюй за уцелевшую руку и сказал:

— Пошли, пока не пришли провожающие…

Медленными шагами они поднялись на обрыв Лунтоу попрощаться с погибшими боевыми друзьями. Снег превратил надгробия в сооружения, словно бы выложенные из нефрита. Снегопад продолжался, хотя и не очень сильный. Снежные хлопья, похожие на разлохмаченные шелковичные коконы, легко кружась, падали на землю, закрывая неровности, словно дотошный художник, завершивший картину, теперь мазок за мазком поправлял обнаруженные огрехи. Но не всё на Луншаньских горах снег смог застелить и скрыть от глаз. В отдалении, как широко открытое око, с укором смотревшее на окрестный белый мир, зиял вход в первую штольню. Окружившие его времянки и дощатые строения не выдержат тяжести снега и завалятся. А скрытые под снежным покровом кафель и мраморные плиты засверкают лишь после того, как сойдет снег.

Пэн Шукуй стоял перед могилами. Удары волн внизу, под обрывом, отдавались в его душе, словно удары в грудь. Все пошло прахом, все средства, пот и кровь. Пошли прахом и те скромные чаяния и надежды, которые таились в душе бойцов. Он медленно приблизился к безымянному надгробию и так же медленно опустился перед ним на колени. Рядом опустилась на колени Цзюйцзюй. Он снял ватную шапку, на которой уже не было красной пятиконечной звезды, и вместе с Цзюйцзюй отвесил перед могилой три поклона. Они не плакали. Они выполняли принятый в их краях обычай — поклониться старшим при своем бракосочетании. Поднявшись, Пэн Шукуй бросил на могилу комбата несколько пригоршней снега. Они постояли молча перед каждой могилой. Когда они подошли к могиле Лю Циньцинь, Цзюйцзюй склонилась над ней и стала гладить рукой холодный камень надгробия. Она гладила его так, как будто под рукой у нее было живое тело.