Патрик Рамбо - Шел снег

Теперь всадники ехали по берегу Москва-реки. На пути встречались полусожженные мосты с разрушенными дубовыми опорами, которые с шипением дымились в воде. На другой берег перебрались по каменному мосту, уцелевшему после страшного пожара в этом предместье Москвы. По реке плыли черные обуглившиеся бревна. Пламя пожаров освещало дорогу. А на равнине загорались совсем другие, мирные костры. Там стоял на биваках корпус маршала Даву.

От горящей Москвы д’Эрбини со своими драгунами направился в Петровский, где сейчас находился Наполеон. На узкой дороге стояла карета, объехать которую никак не получалось. Чертыхаясь, капитан спешился, намереваясь растормошить задремавшего пьяного форейтора. Он обошел кругом кареты и за ней увидел повозку, лежащую на боку. Пассажиры обоих экипажей с криками «О-о-па! О-о-па!» пытались поставить повозку на колеса.

— Боже, как вы кстати! — радостно закричал краснолицый вспотевший пассажир в расстегнутом жилете и с закатанными рукавами рубашки. Он вытер лоб нижней кружевной юбкой.

— Раненые есть? — спросил капитан.

— Да нет никаких раненых. Пару шишек набили и муку потеряли, — ответил краснолицый и показал на порванные мешки в канаве.

— Я знаю, что эта чертова дорога опасна, но если бы кучер столько не выпил… И на темноту грешно жаловаться. Света вон сколько, хоть иголки собирай! — щеки его задрожали, когда он посмотрел в сторону Москвы.

Неожиданно послышалась нестройные визгливые звуки, от которых хотелось заткнуть уши.

— Это Бонэр. Возомнил себе, что умеет играть на скрипке, — сокрушенно покачал головой краснолицый.

— Господин Бейль? — спросил Себастьян.

— Это вы, господин секретарь? Да-да, это Бонэр, баловень судьбы, жалкий туповатый неудачник, каких нечасто встретишь. Господа, прошу вас, не давайте ему калечить Доменика Симарозу! Господин секретарь, этот бездарный тип решил, что можно играть Симарозу на ненастроенной скрипке, которую он сегодня украл в Москве.

Капитан подал знак, и драгун Бонэ пошел прямо на скрипача, который издевался над «Matrimonio segreto» [4] «Секретный брак» (ит.) — опера Д. Симарозы. ( Прим. пер.) . Драгун бесцеремонно вырвал инструмент из рук Бонэра.

— Конфисковано!

— Верните скрипку! — завопил Бонэр. — Кто дал право?

— Наши уши! Господам не нравится ваше пиликанье.

— Какое еще пиликанье? Тупицы! — зарычал Бонэр, пытаясь смычком ударить драгуна, который скрипкой, словно ракеткой, легко отражал все удары.

Одна струна с пронзительным звоном лопнула и задела Бонэра по щеке. Он начал орать, шмыгать носом, на его глазах навернулись слезы, и, обидевшись на весь белый свет, он закрылся в карете, чтобы никого не видеть и не слышать. Бонэ швырнул скрипку в поле и вернулся к своим спутникам. Чтобы поставить повозку на колеса, пришлось как следует повозиться. Было уже одиннадцать ночи, когда уставшие люди молча двинулись дальше.

Москва осталась позади, и в этот час хорошо было видно, как сияет луна над дымным покрывалом ночного города. Биваки встречались все чаще. До Петровского дворца уже было рукой подать. Войска собирались в единый могучий кулак. Из военных подразделений сформировался огромный лагерь, в котором совершенно нелепо смотрелась колонна подвод, нагруженных диванами и фортепьяно. Через такую массу отдыхающих солдат продвигаться было очень сложно.

Группа д’Эрбини оставила колонну гражданских у расположения итальянских частей под командованием Евгения Богарне. В окружении этих частей и находился теперь Петровский замок. Драгуны сказали, что пойдут искать свою бригаду, на самом же деле им хотелось найти укромное местечко и отведать окорока с вином.

Себастьян забрал свой мешок и вернул лошадь Бонэ. Когда он спрыгнул на землю, его сапоги погрузились в глубокую вязкую грязь. Сразу стало понятно, почему солдаты устилают холодную влажную землю соломой, сверху укладывают доски, а на них — меховые шкуры и ткань. Костер поддерживали разбитыми оконными рамами, дверями с золочеными ручками, мебелью из красного дерева. Солдаты с важным видом сидели в креслах, покрытых коврами. На коленях у них красовались серебряные блюда, а в ладонях они катали темное, поджаренное на углях тесто, делали из него шарики и ели вместе с плохо прожаренными кусками конины.

Себастьян почувствовал приступ тошноты.

— Как насчет того, чтобы перекусить? — сострил Анри Бейль.

— Эти люди перебили мне аппетит.

— У меня есть инжир, соленая рыба и дрянное белое вино из подвалов Английского клуба. Для служащего-снабженца моего ранга это жалкий набор, сам понимаю. Но, как говорится, чем богаты… Охотно с вами поделюсь, если не будете возражать. А Бонэра давайте пожалеем, пусть поспит.

Себастьян с удовольствием согласился. Они вытащили из кареты корзину с продуктами, уселись на ящик и начали неторопливо есть, задумчиво глядя на замок. Себастьян жевал липкую бесцветную кожу речной рыбины и, сам того не желая, думал об Орнелле. Воспоминания о ней отравляли ему жизнь, но как от них отделаться? Вновь и вновь он видел ее то в подвале Кремля, то в повозке… А то вдруг слышался ее голос: «На Солянке, на улице, где торгуют соленой рыбой, господин Себастьян». Он тяжело вздохнул с набитым ртом. Так хотелось с кем-нибудь поделиться своими чувствами, но с кем? С Анри Бейлем? Он выплюнул рыбью кость.

— О чем задумались, господин секретарь?

— О римском пожаре, — соврал молодой человек.

— Будем надеяться, что московский не будет длиться девять дней. Боже, как подумаешь, что в этом обвинили Нерона!..

— Господин Бейль, Ростопчин великолепно организовал пожар Москвы.

— Этот Ростопчин, кто он: злодей или герой? Посмотрим, как все это обернется.

— Русские историки во всем обвинят Наполеона, точно так же, как римские историки обвинили Нерона.

— Светоний? Тацит? Аристократы ненавидели слишком популярного императора. Добавьте к этому клеветнические измышления христианских победителей, и вы получите дурную славу на многие века.

Оба чиновника попивали белое вино из китайских фарфоровых чашек, смотрели в сторону горящей Москвы и вели беседу о разрушении Рима.

Этой ночью им хотелось забыть о реальном времени, чтобы почувствовать свою причастность к Истории.

— Так что же, Нерон, по-вашему, не при чем?

— Послушайте, пожар начался у подножия Палатина. Там были склады, где хранилось масло. Ветер дул с южной стороны. Как и теперь в Москве, так и тогда в Риме пожар быстро охватил весь город, состоявший преимущественно из деревянных зданий. И вот Нерон возвращается из Антиума, где был на отдыхе. Он видит сожженную дотла столицу, в огне сгорели сокровища, привезенные со всего мира, его библиотека, древний храм Луны, храм, который приписывают Ромулу, большой амфитеатр Статилия Тауруса. И что при этом делает император? Радуется? Отнюдь! Он организует помощь людям, оставшимся без крова, создает временные приюты, помогает питанием нуждающимся, снижает цену на хлеб, вводит охрану у разрушенных зданий, чтобы пресечь грабежи. Наступает момент, когда в горьком отчаянии он берет лиру и запевает похоронную песнь. Его враги только этого и ждут: «Нерон сжег Рим, в честь чего и сложил песню».