Александр Махнёв - Люди и судьбы

Прощай, Архипыч. Прощай, старина.

Человека этого люди называли Учитель. Звали его так в довоенные времена, когда, окончив педагогический техникум, в возрасте восемнадцати лет учительствовал он в деревенской школе. С началом войны для многих учителем был он в партизанском отряде, где служил разведчиком. Позднее, уже после победы над Германией, где бы он ни работал, всё одно, Учителем его величали. Даже когда стал директором школы, всё равно оставался для окружающих просто Учителем. В звание это люди вкладывали смысл разный, каждый по своему разумению. Он и наставник, и гуру, и просто учитель, и педагог, ну и, конечно, был он для многих старшим товарищем.

Почему, как он заслужил такое уважительное отношение людей?

Родился Глеб Николаевич в Тамбовской области, в небольшом посёлке Карай-Пущино Инжавинского района, в 1920 году. Сложное это было время. Некогда хлебная Тамбовщина, пожалуй, более других губерний новой России страдала от продразвёрстки, хлеб у крестьян выгребали дочиста, буквально горсточки оставались селянам на проживание. Естественно, недовольство местного населения было значительным, а значит, формировалась и мятежная база. Именно здесь и бесчинствовали антоновцы. Сложно шло становление советской власти, но всё же шло. Отец Глеба трудился колхозным конюхом. Как и большинство семей, Поповы жили на воде и хлебе, бедно жили. Тут ещё и горе навалилось: через год после рождения близняшек, Глебки и братика, умерла мать, а чуть позднее его братик-близнец. Вдовец спустя год привёл в дом женщину, у той свои были ребятишки, так что легче жить не стало, теснее – да. Маленькому Глебу тяжелее всех было. Мамки нет, братик умер, у мачехи своих забот полон рот. Замкнулся паренёк, а замкнувшись, к книге потянулся. Всё, что в доме было, прочитал. Когда в школу пошёл, он уж и писать умел, и считать. Вроде как и не помогал никто, разве что соседская девчушка, Настя, толчок грамотности его дала. Старше Глеба она была лет на пять, ей, видимо, интересно было с мальчиком играть, он как кукла, симпатичный, игривый, к тому же послушный и способный.

Хоть и сложно становилась власть советская, но становилась. Бандитов выгнали, в городах и сёлах жизнь понемногу налаживалась. Открывались магазины, появился в районном центре свой театр, кино в село приезжало. Школы в районе были вполне приличные и учителя прекрасные, так что семилетку способный и шустрый к знаниям Глеб закончил прекрасно. А дальше что? В конюхи идти, как отец? Сторожем к продовольственным складам, землепашцем? Не его это всё, хоть и малолетка был паренёк, но понимал, к большему стремиться надо. Удивительно, но отец пошёл навстречу сыну, в техникум его в город свёз. Был в этом смысл, зачем дома лишний рот? Не тянется сын к крестьянскому труду, пусть учится, может, толк и будет.

Учёба с первых дней поглотила мальчика. Техникум по профилю был педагогический, готовил учителей начальных классов, а потому подготовка была здесь совершенно разноплановой. Особо не посвящая учеников в высокие материи, знания именно школьных предметов здесь давали весьма добротные. Многое бралось из старой, ещё дореволюционной образовательной школы. Здесь подробно разбиралось творчество Пушкина, Лермонтова, Чехова, рупора русской революции Маяковского. Серьёзно учили студентов математике, химии, биологии, географии. Но больше всего привлекала внимание Глеба история. Этот предмет преподавался в техникуме не только на базе исторических материалов о становлении России, но формировался на базе новых условий существования и развития Советского государства. По учёбе Глеб был среди первых, учителя прочили хорошее будущее юноше. Преуспел он и в общественной работе, а на третьем курсе был принят в комсомол.

Быстро промчались годы учёбы. Повзрослевший, возмужавший Глеб после выпуска приехал к отцу. Ему было что сказать батьке. Прежде всего, он поблагодарил домашних за поддержку в годы учёбы и объявил, что назначен учителем в сельскую школу соседнего колхоза, в двадцати верстах от дома, к тому же колхоз даёт ему жильё. Отец был несказанно обрадован и горд за сына. Это была хорошая новость! В его семье, где выше должности конюха да помощника кузнеца никто не поднимался, появился учитель.

Учитель!!!

Как приятно молодому человеку было слышать высокое слово – учитель! Оно ласкало слух, радовало и одновременно тревожило, оно волновало его. Учитель! Сколь высока ответственность этого звания, он ещё не очень понимал, но чувствовал, что учитель – это его призвание на всю жизнь.

Это был 1939 год.

Первые трудовые будни в школе несли только радость. Его первый рабочий день, первый звонок, то внимание, с которым слушали ребятишки, его первые ученики, – в сё завораживало, восхищало. Он был уверен – это будет длиться вечно.

Молодого человека хорошо принял педагогический коллектив, учителей немного было в школе. Преподавательские кадры сельской школы только формировались, и каждый пришедший сюда, в глубинку, человек был на вес золота. Глеба Николаевича, а теперь только так его величали в школе, с учётом молодости назначили ещё и старшим пионерским вожатым. Да, это была серьёзная нагрузка, но молодой учитель ей только рад был. Это не нагрузка, это доверие: так он воспринимал назначение. Дни и вечера Глеб был в школе. Утром занятия, затем проверка тетрадей, подготовка к следующим занятиям, а уж после обеда он в центре всех школьных дел: приём в пионеры, совет дружины, работа кружков, стенная печать – всё это занимало его, занимало, радовало и бодрило.

Пролетел год. Крепла страна, росла её экономическая мощь, поднималось хозяйство на селе. Вместе с тем жилось тревожно. Шла война с финнами. На западе шаг за шагом гитлеровские войска приближались к границам СССР. Тревожно жилось. И вот комсомол в очередной раз объявляет набор в пограничники. Границы Родины надо защищать. По комсомольскому набору Глеб Николаевич отправляется в школу младших командиров погранвойск НКВД под Ленинградом. И здесь, в военной среде, Глеба Николаевича вновь называют Учителем, хотя и не только так, ещё и Николаичем звали. Его-то, по возрасту пацана ещё, а так уважительно по отчеству величают! О многом это говорило. Грамотен он был, никому не отказывал в помощи, политически был весьма подкован, да к тому же комсомолец. А Учителем звали – т ак это не прозвище вовсе, это именно дань уважения его образованности.

К сожалению, не успели Глеб и его товарищи закончить учёбу. 22 июня 1941 года началась война.

С первых же дней он на фронте. 28 июня в Бологом его часть грузится в эшелоны и в составе 118-й дивизии перебрасывается под Псков. С 11 июля они под Гдовом, на восточном берегу Чудского озера. В бою 16 июля красноармеец Попов контужен. Очнулся Глеб пленным. Не пристрелили его, когда зашевелился. Патрульная команда немцев, подняв, погнала его и сотни таких же, как и он, в лагерь. Лагерь – это громко сказано, на самом деле это было густо огороженное колючкой поле: ни тебе навеса, ни тебе каких строений, всё временно, но всё надежно, не вырвешься. В течение трёх недель дважды он побывал в аналогичных загонах, затем в «скотовозах» пленных доставили в Новую Вильню, небольшую железнодорожную станцию в десяти километрах от Вильно. Здесь их ждала та же колючая проволока, правда, место было более обустроено, нежели лагерь под Гдовом. Охраняли лагерь немецкие солдаты старшего возраста, так что особых издевательств над собой пленные не чувствовали, всё же люди постарше более разумны в своих поступках. Внутри лагеря царила иерархия землячества. Командиров, коммунистов не было, или пленные о своей принадлежности просто умалчивали, а потому здесь первичным было землячество и внутри него возрастное старшинство военнопленных. Их, тамбовских, здесь было немало, впрочем, как и ленинградских, псковских и других. Сошёлся Глеб с парнишкой, Фёдором его звали. Был тот родом из соседней с его Карай-Пущино деревней. На два года Фёдор постарше, мобилизованным был и армейскую кашу до войны ел уже полтора года, крепок физически был этот солдат. Вот с ним-то и замыслил Глеб побег. Особо никакой стратегии не разрабатывали. Так, узнали, где восток, туда и наметились, ждали только удобного случая. А как только поняли, что можно попробовать, и бежали. Дождались темноты, осторожно пробрались под проволокой и айда в ближайший лес. Побег замечен не был, тогда пленные ещё не переписывались немцами, просто считали их из-за проволоки, да и всё, так что плюс-минус пара солдат ничего не значило. Тревогу никто не поднимал.