Roger Peyrefitte - Особенная дружба

В воскресенье наступила Семидесятница. По пути в церковь Жорж повторял те фразы снова и снова, словно упражнение в сценической речи; настоятель довольно быстро протараторил их в своей утренней речи. В честь Семидесятницы тот мальчик надел красный галстук, который производил впечатление совершенно нового. Он, должно быть, заметил, что по воскресеньям Жорж носил точно такой же, со своим синим костюмом. Он, несомненно, знал о том, что цвет, который он выставил напоказ, является цветом любви. За несколько минут до причастия он закрыл книгу и серьёзно глянул на Жоржа: он ждал минуты их встречи?

У алтаря Жорж аккуратно следовал за Люсьеном, который был, соответственно, отстранён в сторону, и локоть мальчика коснулся руки Жоржа. Белая ткань слегка колыхалась на покрываемых ею руках.

Жорж возненавидел себя за порчу своего собственного счастья размышлениями, которые не мог отогнать: разве это было чем–то большим, чем детское издевательство над младшим?

Во всяком случае, именно это предположение было воспринято Люсьеном, потому что тот никак не прокомментировал этот новый инцидент.

На этой неделе мальчик стал третьим по историческому сочинению, а Жорж — вторым в своём классе. Каждый из них потерял по одному месту. Жорж подумал о предметах последующих недель — географии, математике, естественных науках — они могут заставить его соскользнуть ещё ниже — трудно списывать, когда это может привести к оригинальной работе. По, крайней мере, ему повезло в том, что он был первым по сочинению, когда нуждался в авторитете. Теперь же это его не заботило; пусть лавровый венок учёности уступит место короне из драгоценных камней.

Когда все результаты недели были зачитаны, он повернулся, чтобы посмотреть на мальчика, и встретился с ним взглядом, потому что у них мелькнула одна и та же мысль. Отныне, они могли обмениваться улыбками и в трапезной.

В начале большого послеобеденного перерыва в занятиях, когда Люсьен ушел практиковаться на пианино, а Жорж наблюдал, как Морис собирался в свой обычный поход в юниорскую школу, он неожиданно увидел брата Мориса, входящего в комнату, и почувствовал себя жертвой иллюзии.

Морис, по–видимому, был удивлён не меньше, чем он сам: определённо, он не привык к подобному уважительному вниманию своего младшего брата. Тот отвёл старшего брата в угол двора и передал ему письмо. Пока брат читал, мальчик держал голову задранной вверх, как в церкви, как будто искал кого–то. Наконец он увидел Жорж, но посмотрел на него без улыбки.

Взгляд мальчика был таков, что Жорж не решился подойти поближе. Но когда он получил ещё один, не менее серьезный взгляд, то понял, что имелось в виду. Мальчик пришел только ради него и тем самым подтвердил победу Жоржа.

И вот Морис с выросшим нетерпением возвратил письмо назад: младший брат не захотел его дочитывать. Жоржу пришло в голову, что тот, на самом–то деле, не хочет читать его вовсе, и, должно быть, раздумывает с тревогой: «Почему он никогда не подходит? Ну что, разве ему сложно сделать так, как поступил я?».

Люсьен передал мяч в руку Жоржа. Тот бросил его в нужном направлении, а затем побежал, чтобы поймать его снова. Морис поймал его первым и поднял руку, чтобы бросить обратно, когда его младший брат выбил мяч из его руки. Этот ложный акт вредительства стал ответом на хитрость Жоржа — тот был в состоянии перехватить мяч совсем рядом с ними. Жорж кивнул головой в сторону младшего мальчика и спросил у Мориса:

— Это твой брат?

— Что? Ты не знаком с ним, хотя у вас одинаковые галстуки?

Они вдвоём покраснели, словно цвет их галстуков передался их щекам. С напыщенным и самодовольным видом Морис объявил:

— Позволь мне представить ученика младшей школы Александра, который в скором времени перейдёт в старшую школу; пятый класс, двенадцать с половиной лет, конгрегационалист Пресвятой Девы и, позор его брату, только третий по истории.

И, развернувшись к брату, продолжил:

— Представляю тебе вероятного наследника титула маркиза де Сарра и других титулов, члена местной академии и коллекционера первых мест в классе.

Они все рассмеялись. Жорж пожал мальчику руку, и прикосновение тонких пальчиков взбудоражило его. У мальчика было выразительное лицо, на котором его глаза и мысли сменялись так непрестанно, как билось его сердце. Февральское солнце своими холодными лучами создало ореол вокруг фигуры мальчика. Его глаза, которые Жорж смог наконец–таки разглядеть, были такого же золотистого оттенка, как и его локоны, и непокорная прядка волос сбежала вниз и повисла, словно пытаясь их спрятать. Мальчик отбросил её в сторону изящным движением руки.

Жорж, не осмеливаясь заговорить с ним, вместо этого повернулся к Морису и, не в силах сказать что–нибудь занимательное даже ему, произнёс:

— По–моему, ты заслужил более высокую оценку по истории.

И мальчик, чьи смеющиеся глаза блестели на солнце, посмотрел на брата, и своим ясным голосом ответил:

— Очень мило с его стороны сказать такое.

Во время прогулки Жорж был весьма оживлённым. Он почти обнял Люсьена. И попросил рассказать о самых интригующих деталях его длительных каникул вместе с Андре. Но Люсьен, снова став сдержанным, утверждал, что в рождественском письме от Андре было сказало все, что можно было сказать. Стало ясно, что он полон решимости избегать волнующих воспоминаний такого плана, и, хотя был дружелюбен, но осторожничал. Жоржу хотелось заверить его, что беспокоиться не о чем; тут нет ничего неловкого.

Воскресный сонет настоятеля был озаглавлен «Соловей»:

В спокойной тиши серебристой ночи…

Потом, во время продолжающегося чтения надгробной речи, посвящённой Николя Корне, настоятель посетовал, что чтение жаждет души и сказал чтецу:

— Давай, давай, господин такой–то, добавь немного жизни в своё чтение.

И вскоре, не выдержав, схватил книгу и принялся декламировать текст сам, как будто собрался вылететь из окна вместе с Орлом из Мо. И Жорж подумал, как же ему хочется, чтобы сегодня мальчик оказался тут, даже больше, чем в первый раз — лишь бы привести собрание к чему–нибудь более сносному. Без него академия стала не более чем жалким фарсом, и её нелепые лавры больше не обладали преимуществом, а всё, что могло быть ими пожаловано, оказалось для него скучным. Кроме того, возможно, он имел на них право: он был вторым в сочинениях по французскому и его класс, самый младший, из которого могли избираться в академию, был представлен единственным мальчиком. Конечно же, юный Мотье был явным кандидатом сюда. Почему бы не провести кампанию в его пользу, обнаружив тысячи скрытых достоинств в пяти его сочинениях? Он, Жорж, поступил в академию не только ради того, чтобы доставить удовольствие другу, но и для того, чтобы обеспечить ему членство. Эта мысль служила утешением, потому что вновь не удалось захватить для себя ни одного из стульев, и он даже убедил себя в том, что если Александр и не станет её членом, они выбрали бы скамью, где смогли бы сидеть рядом друг с другом.