Roger Peyrefitte - Особенная дружба

В один из дней, Жорж, бросив взгляд на календарь, увидел — и был ослеплен увиденным — что этот самый день, суббота 18 марта, был днём Святого Александра. Только этот случайный взгляд позволил ему обнаружить подобное: во время медитации настоятель объявил, что сегодня день святого Кирилла, епископа и мученика. Как в случае со Святым Люсьеном, мартиролог и светский календарь не совпадали — в мартирологе день Святого Александра приходился на 3‑е мая. Жорж решил считать этот счастливый взгляд на календарь предвестником прощения: сначала языческий бог, а теперь и христианский святой, объявили себя его союзниками.

Его идея заключалась в том, чтобы отправить мальчику записку способом, который открылся ему — он положит ее в ящик Александра в трапезной.

После двух или трех неудачных попыток — Жорж терял свои способности вместе с падающей ручкой — он написал:

Александр,

Мои наилучшие пожелания в день твоих именин, сопровождающие подарок, за скромность которого извини меня. Позволишь ли ты мне сказать, ещё раз, что я люблю тебя и клянусь, что я буду любить только тебя. Ты стал всей моей жизнью.

Скромным подарком был флакон лавандовой воды, только что полученный Жоржем. Во время последнего визита родителей он попросил прислать его, желая подарить Александру, сказавшему, что ему понравился этот аромат. Флакон прибыл как раз вовремя. Трапезная была пустынна. Жорж подошёл к месту Александра и открыл ящик. Он увидел инициалы мальчика, выгравированные на кольцах для салфеток: «А. М.» — первая буква как в словах Дружба и Любовь [Amitie — дружба; Amour — любовь, с фр.]. Он положил флакон лавандовой воды и записку под салфетку. Он оказался взволнован всего лишь прикосновением к вещам Александра, к его ящику.

Жорж внимательно наблюдал во время обеда: мальчик удивился, а затем сунул записку в карман. Перед уходом из трапезной он также сунул в карман и флакон. И хотя он не взглянул на Жоржа, но у того появилось ощущение, что тут имеется причина торжествовать.

На следующее утро, войдя в церковь, Александр улыбнулся ему; и Жорж отказался бы даже от тех двух его записок ради такой улыбки. Затем они снова встали бок о бок у престола. Мальчик пах лавандовой водой. И он прошептал он Жоржу:

— Вечером в шесть.

Какая же разница между тем и этим воскресеньем! Шел дождь, но для Жоржа это был прекрасный день, в отличие от прошлого воскресенья, когда ярко светило солнце. Безразличный к очень плохим отметкам недельных тестов — по научным темам — он торопился к оранжерее.

Александр сказал:

— Когда я понял, что вы не сдержали наш секрет, и что у вас уже есть друг, я возненавидел тебя. Затем, после всего, я понял, что это не имеет значения, просто это больше, чем один вид дружбы. Но я хотел подождать и посмотреть, что будете делать вы, потому что всё равно я не знал, как поступить. Разве вы не догадались, когда увидели на мне красный галстук в прошлое воскресенье? Я намеренно не одел его утром; но тогда я думал, что буду хитрым и жестоким, но я изменился. Но почему–то не мог встретиться с вашими глазами. Мне было стыдно из–за нашей ссоры. И все время я думал о тебе и ещё больше полюбил тебя.

Жорж обвил рукой шею Александра. Итак, проделав это, ему стало не страшно поцеловать его; но Александр покраснел, и не решился вернуть поцелуй.

— Ты забыл, по счастью, это бывает — что по воскресеньям я не занимаюсь в студии в это время. Чтобы попасть сюда, я был вынужден просить разрешения покинуть с середины заседание Академии. Настоятель, должно быть, подумал, что мне на самом деле очень плохо! Когда я уходил, они обсуждали Великого Дофина [Людовик Великий Дофин (фр. Louis le Grand Dauphin), 1661–1711, единственный выживший законный ребёнок Людовика XIV от Марии—Терезии Испанской, его наследник (дофин Франции). Умер за четыре года до смерти отца и не царствовал]. Но я предпочёл своего собственного маленького дофина.

И, не улыбаясь, добавил, — Ты больше не ревнуешь Люсьена Ровьера?

— Только к тебе!

— Кстати, а когда твой день рождения? К счастью, я вовремя заметил день твоих именин; но я возненавижу себя, если пропущу твой день рождения.

- 11 сентября.

— А мой 16 июля. Наши месяцы не одни и те же, но, по крайней мере, совпадает сезон — мы оба принадлежим лету. И к весне — день Святого Александра — это более или менее начало весны, а день Святого Жоржа приходится на 23 апреля.

Они направились к двери. Жорж открыл её, однако, задержался в оранжерее, не желая уходить.

— Как хорошо пахнут апельсиновые деревья! — произнёс он. — Этот аромат для тебя — для твоей весны.

Мальчик неожиданно поцеловал его, так легко и быстро, как будто это должно было остаться незамеченным, и, улыбаясь, сказал:

— Это для моей весны.

Жорж вернулся на свое место в Академии. Настоятель декламировал надгробную речь — они приблизились к её концу.

«Ah, moderation de Cornet, tu dois bien confondre cette jeunesse aveugtee!..»

Жорж обследовал своих коллег–академиков: один протирал линзы снятых очков; у другого были воронкообразные уши; еще один, из класса философии, не останавливаясь, крутил перстень, который носил на пальце. Несомненно, он был прав, гордясь кольцом: только философ по происхождению осмелится носить кольцо колледжа Сен—Клод.

Позже, прибыв на заседании Конгрегации, Жорж глянул на Александра. Мальчик с серьёзным видом сидел на своей скамейке. Он ответил на взгляд Жоржа едва заметной улыбкой. Завтра наступал день Святого Иосифа, и отец Лозон рассказывал об этом святом.

За ужином Жорж обнаружил записку от Александра в своём ящике. Александр, должно быть, оставил её там в качестве сюрприза для Жоржа, когда вернулся из оранжереи. Жорж вскрыл конверт: тот содержал локон светлых волос на небольшом кусочке клейкой бумаги, и ниже было написано:

Для Жоржа, в память о моих первых настоящих именинах и нашего большого примирения — этот локон моих волос (надушенных).

Позже, когда он уже был в постели, Жорж взял эту записку в руку и вдохнул её слабый аромат. И, опять, придя в восторг от этого послания, он начал сомневаться про себя относительно главного события дня. Правда, которую он осознавал, но не принимал всерьёз, теперь явился к нему с поразительной ясностью: он и Александр оказались на развилке дорог между Пороком и Добродетелью — излюбленной темы обсуждения.

Им надо было делать выбор, и как можно скорее, а пока Жорж пребывал в неопределённости между этими двумя крайностями. Ему пришла на ум странная фраза из смертельно утомительной надгробной речи, в которой были упомянуты те «честные намерения в бесчестных занятиях», избежать опасности от которых, как сказал Великий магистр Наваррского колледжа, не помогут «ни сталь, ни огонь». Они были в опасности, с которой только что лицом к лицу столкнулся Жорж.