Roger Peyrefitte - Особенная дружба

Все это не мешало ему засыпать. Мысли, заполнявшие его ум, также попали во власть дремы, как их предшественники и два, и три года назад. Он приостановился на этом факте; и чтобы пролить свет на разницу между тем, что было тогда, и сейчас, сделал усилие, вспоминая какие мысли, занимали его в то время: его поцарапала кошка; столько–то и столько–то раз он был обманут в марбл; читаемый им вестерн был захватывающе интересен; пудинг на ужине был не вкусен; горничная была необычайно глупа — она, наверное, снова позабудет про сахар, когда она принесёт ему его завтрак утром?

Эти воспоминания тронули и встревожили его. Он был по–прежнему ребенком; даже если уже жил, святотатствуя, в обмане, и в запрещённой порядками дружбе.

Никогда еще Жорж с таким нетерпением не ожидал большой мессы, как в это первое воскресенье Великого поста.

Пост значил для него не больше закончившейся Шестидесятницы. Но на утренней мессе он получил записку от Александра.

Буду ладан–носителем на большой мессе. Когда я качну кадилом в Вашу сторону, то это будет для Вас.

А мальчик, только что появившийся в хоре среди других алтарников, выглядел спокойным, уверенным в себе, решительным в своём секретном союзе.

Он не исполнял церемониальных обязанностей с начала семестра, с января. Жорж сравнивал его с теми, кто участвовал в службе вместе с ним, и выглядело так, словно это они должны были прислуживать ему. Даже сам настоятель, стоявший рядом с Александром и отправляющий богослужение, казался беднягой–священником, к которому руководство этим колледжем должно было перейти в качестве достойной замены епископскому посоху.

А Александр, пожелай он этого, мог стать Папой. В прошлых столетиях он мог стать кардиналом в пятнадцать, как один из тех, чье имя было включено в список Святых, цитируемый проповедником на Уединении.

Жорж вспомнил тот день, когда он увидел, как Люсьен, держащий кадило, которое сейчас держал Александр, повернул его в сторону Андре. Тогда это потрясло его; теперь же это его нисколько не шокировало. Он повзрослел, и пришла его очередь наслаждаться дерзким триумфом. Тем не менее, он попросил Люсьена не пялиться во время церемонии каждения; он желал её всю только для себя.

Александр взмахнул кадилом в сторону настоятеля, затем в сторону нефа и младшей школы. Он развернулся к старшим мальчикам и, глядя прямо в глаза Жоржа, словно там больше никто не присутствовал и его друг был единственным господином и хозяином Сен—Клода, взмахнул кадилом в его сторону ритуальные три раза. Выражение лица мальчика при этом не изменилось; но Жорж был рад, что никто не наблюдает за ним самим; он был ошеломлён.

Тем не менее, он был благодарен Александру за то, что тот был так смел; и к этому же решил побуждать себя: завтра утром он назначит свидание с ним на шесть вечера в оранжерее.

Пересекая игровую площадку, Жорж держался поближе к стене, избегая возможности быть увиденным с первого этажа. Он беспрепятственно достиг гравийной дорожки, и самой оранжереи. Люсьен был прав; это было великолепное тайное место. Кадки, в которых были высажены апельсиновые деревья, представляли собой множество ширм. А многоярусные леса, где стояли растения в горшках, были открыты с одного края, и пространство под ними предполагало доступное укрытие в случай опасности.

Жорж стоял возле двери и сторожил. Он сомневался, что событие, на которое он надеялся, возможно. Правда, в трапезной Александр дал понять, что согласен, но ему могут не разрешить покинуть его место в студии. Или он может получить наказание. А если он придёт, через главный вход, рискуя быть замеченным? Знает ли он о гравийной дорожке, которая безопаснее, но это повлечёт за собой необходимость сделать крюк?

Шаги со стороны дорожки заставили сердце Жоржа биться сильнее. И мгновение спустя мальчик оказался там, светлый и грациозный, как если бы он материализовался на краю террасы с помощью магии. Он как всегда был спокоен и естественен, как будто его вояж был простым и обыденным делом.

Тем не менее, едва оказавшись в оранжерее, он взобрался на самый верхний ярус лесов, как будто был еще не совсем готов к тому, чтобы Жорж окажется рядом с ним. Он должен был прекрасно понимать, что эта встреча станет каким–то новым развитием их дружбы.

Жорж последовал за ним, пробираясь между горшками и сел на один ярус ниже, у ног Александра. Он не мог придумать, что сказать; любые его слова рассеяли бы чары, окутавшие их. Он уставился на колени мальчика: они были усыпаны шрамами–сувенирами раннего отрочества, в котором, в этот самый момент, развивается что–то новое.

Он положил свою голову на колени другого мальчика, и ему показалось, как было бы хорошо заснуть, или умереть таким вот образом. Вся его жизнь была прожита ради этого момента. Затем он приподнялся так, чтобы его голова прислонилась к груди мальчика. Его ожидал сюрприз: восхитительное спокойствие мальчика было притворным; его сердце билось также дико, как и у Жоржа. В этом был призыв, которому нельзя было сопротивляться. Жорж поднялся на ярус, сел подле своего друга, затем немного отстранился, чтобы созерцать лицо Александра. Красота его была чудом; и чудом не для поцелуев.

Увидев прекрасную золотую цепочку на шее мальчика, Жорж дотронулся до неё и рассмотрел медальон, висевший на ней. Они были горячими от теплоты, исходившей от тела Александра. И, словно бы сливаясь своей теплотой, чем–то своим неприкосновенным и личным, с другом, Жорж поцеловал их, цепочку и медальон, после чего вернул их назад.

Вернувшись назад, он нашел студию почти неузнаваемой. Хотя там, конечно же, ничего не изменилось: надзирающий Отец по–прежнему читал какие–то религиозные труды; мальчик, подвергшийся нестрогому наказанию, по–прежнему стоял в одном из углов комнаты. На вопросительный взгляд Люсьена Жорж ответил улыбкой. А позже, при очередном конфиденциальном разговоре в спальне, он ничего не рассказал о целомудренном поцелуе медальона. Когда он подошёл к концу своего рассказа, Люсьен спросил, поцеловал ли его Александр. Он был слишком уж резок; хотя, у него уже был опыт в этих вопросах.

Жорж сказал:

— Нет, не поцеловал. Это же не обязательно, полагаю?

— Сам увидишь. Ты начинаешь с прекрасных чувств и заканчиваешь чем–то более существенным! Что–то вроде этого сказал Бурдалу, и я помню, как Андре наступил мне на ногу, когда тот проповедник упомянул об этом в своей первой беседе.

Жоржа встревожила мысль, что Александр уже может быть таким, что и Люсьену стало ясно. Он столкнулся с тем, что невинность Александра была, вероятно, относительной; но ему не хотелось думать, что мальчик порочен. Он хотел, чтобы их дружба продолжала балансировать между добром и злом. Но что за сильное притяжение существовало между Александром и им самим? Быть может, он один из тех Ангелов, которые, по сути, являются чертями? Он воспринял идею насчёт их тайной встречи уж очень легко: может слишком легко? И он настаивал, что их следующая встреча должна состояться послезавтра, несмотря на беспокойство Жоржа, что они могут оказаться не слишком осмотрительными.