Roger Peyrefitte - Особенная дружба

Жорж написал очень трогательную записку, которую он рассчитывал незаметно подложить в ящик Александра во время перемены. Он стал посещать уроки фортепиано чаще, чем обычно. Он доставал тутовые ягоды, оставляя их учителю истории для его шелковичных червей, или печенье для его мыши; его единственной целью было проскользнуть в трапезную для своего дела, но всегда находился кто–то, как будто нарочно пялившийся на него.

На Вербное воскресенье, за два дня до окончания занятий, из–за плохой погоды крёстный ход состоялся в часовне. Жорж, будучи одним из первых в колонне старших школьников, шагал по пятам за последними мальчиками из юниорской школы, возглавлявшей процессию. Таким образом, он оказался отделенным от Александра всего тремя другими младшими мальчиками. Благодаря небольшому манёвру, совершённому ими обоими, Жорж мог бы оказаться рядом с ним. И он решил, что Александр горько сожалеет о том, что он не думает об этом. На самом деле, кажется, у него имелось некое послание, которое он очень стремился передать Жоржу, и Жорж вообразил, что мельком увидел по обычаю сложенный бумажный квадратик бумаги, наполовину скрывающийся в его руке. Он разозлился на собственную глупость, и выместил свой гнев на пальмовой ветви, оставив на ней только один лист.

Разъяренный от того, что упустил такую прекрасную возможность, он поклялся, что до дня окончания школы он, любой ценой, разработает какой–нибудь способ передать записку Александру. Но новая попытка, в которой он попытался использовать приём с трапезной, до обеда не удалась, как и последующая. Более того, представлялось, что и Александру одинаково не везло, так как там не оказалось записки и от него. Но, по крайней мере, сейчас они были на стадии идеального взаимопонимания; их попытки произвести обмен были полны надежд и разочарований.

Жорж поклялся быть первым, кто возобновит их переписку, но теперь ему казалось, что он, вероятно, будет смелее, если пошлёт записку, менее компрометирующую. Он разорвал имеющуюся и написал другую, более отвлечённую, которую, однако, также разорвал. Лучше ничего не писать, подумал он, чем написать слишком мало. В конце концов, он ограничился тем, что дал Александру свой домашний адрес, добавив только A Toi . [Твой, фр.]

Тем же вечером, на обратном пути после заседания Академии, ему удалось осуществить свою миссию. В этой связи было мучительно жаль, что не сохранилась первоначальная записка. Но уже ничего нельзя было поделать, а исправить это стало бы возможным только на пасхальных каникулах, когда он напишет Александру.

За обедом следующего дня в его ящике обнаружился ответ Александра; Судьба снова улыбнулась им. Послание было страницей, вырванной из книги гимнов; текст гимна был обрезан таким образом, чтобы придать ему другое значение.

В верхней части страницы было напечатан общий заголовок, «Во время Страстей Господних»; под ним шло название самого гимна, «Благородное Знамя Иисуса Христа». Это был не ласковый и нежный гимн, как один из тех, что общим заглавием «Во время Рождества» исполнялись накануне последних каникул. Это был гимн, пылающий страстью и возвышенной тревогой. Жорж, читая его в постели, накрывшись одеялом и при свете фонарика, был им взволнован. Он видел пастельные оттенки эклоги, становящиеся темными тонами трагедии. Определённо, Александру больше не потребуется оправдания его выбора слов!

Je t'aime, je t'adore -

Qu'a jamais sur man creur

Ma tendresse t' enlace!

Quand d'ameres alarmes

Oppresseront man sein,

Tu recevras mes larmes.

Et mes lettres tremblantes,

Au jour de la douleur

S' attacheront brUlantes

Ates pieds -

Restez sur ma poitrine,

Presents du Bien—Aime!

Cache dans mes blessures,

Je m'enivre d'amour.

Я люблю тебя, я тебя обожаю -

Когда–нибудь в сердце моём

Моя любовь удержит тебя!

и т. д

На обороте мальчик приписал две строки карандашом:

Не пишите мне. Я напишу Вам.

Жорж, вернувшийся на своё место после причастия, наблюдал, как Александр подошёл к святому престолу, наполняя его глаза приятным зрелищем, в качестве способа заполнения сердца, чтобы укрепить его на время каникул, начавшихся в этот день. Несмотря на суровые ограничения двух последних недель, ему было почти жаль, что за ними следовали каникулы.

На станции, из–за того, что отец Лозон вновь путешествовал с Mорисом и Александром, Жорж попал в другой вагон. Но он больше не был таким застенчивым, как на Рождество, и напрягал свой мозг в попытке ещё раз увидеться с Александром. Он и Люсьен вышли в коридор, чтобы исследовать поезд. Они обнаружили купе, которое искали; дверь в него была не закрыта, и они медленно проследовали мимо, делая вид, что погружены в разговор.

Отец Лозон читал свой молитвенник. Сидящий лицом к нему Александр положил голову на спинку сиденья и, по–видимому, заснул. Он завернулся в своё синее пальто, но разошедшиеся полы находились выше его голых коленок. Жорж захотелось, чтобы его проход не остался незамеченным; ему вспомнилось их первое свидание в оранжерее, когда он сидел, положив голову на колени мальчика.

Тем же вечером, в гостиной, Жорж спросил у отца, может ли он рассмотреть монету с головой Александра поближе — ящик был заперт. Он сослался на своё школьное сочинение о Греции, сочинение, которое было использовано для его избрания в Академию. Он сказал, что вспоминал об этой золотой монете, чтобы лучше представить себе классическое прошлое.

Жорж с уважением взял в руки маленький, но тяжелый диск. Он созерцал рельефное изображение Александра, которому от его руки передавалось нежное тепло, как когда–то тело другого Александра передало тепло медальону, носимому им на шее. Монета оказалось не симметричной; как сказал отец Жоржа, она была обрезана каким–то скрягой ещё в древности. Но профиль героя по–прежнему был отчётлив и не повреждён. Сверкая из–под перьев шлемом, он бросал вызов времени и людям. На обратной стороне имелась фигура Победы, чьи крылья, казалось, поддерживались словом — именем Александра. Это предзнаменование было не менее благоприятно, чем Амур Фесписа.

— Монета, — сказал маркиз де Сарр, — называется статир, и если бы не отсечения, то она, по существу, в первозданном виде; она сохранила Александра на пике его достижений, на века.

Эти слова доставили Жоржу восхитительное удовольствие. Он, в качестве ответной благодарности, поцеловал своего отца — но разве отец Лозон не называл такой поцелуй святым?

Он решил, что тоже соберёт коллекцию, когда вырастет, и она будет посвящена тому Александру, который сделал имя своего юного друга знаменитым. Она будет включать в себя не только монеты, но и бюсты, гобелены, картины, гравюры, и все книги, когда–либо написанных о нем. Он разорит себя, собирая эту коллекцию. Она станет ему памятником. Культ Святого Имени Иисуса никогда не вдохновлял Люсьена так, как завладело Жоржем Великолепное Имя Александра.