Рудольф Яшик - Избранное

Существует выражение «проснуться знаменитым». Казалось бы, оно вполне применимо к Рудольфу Яшику: ведь уже первая опубликованная им книга поставила его в один ряд с признанными мастерами словацкой прозы. Однако выражение это таит в себе некоторый оттенок случайного везения. В данном же случае успех был отнюдь не случайным — Яшик настойчиво шел к нему на протяжении полутора десятков лет.

Родился Яшик 2 декабря 1919 года в небольшом городке Турзовка на северо-западе Словакии. Мальчику едва исполнилось пять лет, когда отец его вынужден был уехать на заработки в Канаду. Бабушка, на попечении которой остался маленький Рудо вместе с двумя его младшими братьями, мечтала вырастить из внука священника; однако мечты эти рухнули, когда по причине недостаточной набожности его исключили из гимназии в Нитре. Бабушка настояла все же, чтобы он пошел учиться дальше, но после ее смерти Яшику не на что было продолжать учебу. Не кончив даже и пяти классов гимназии, он едет в Злин (ныне Готвальдов), где поступает на фабрику «обувного короля» Бати и одновременно начинает посещать торговую школу. Через три года его выгоняют и с фабрики и из школы за участие в выступлениях, направленных против бесчеловечных порядков, царивших на предприятиях Бати.

Тем временем над страной сгущались сумерки «европейской ночи». Не прошло и полугода после Мюнхенского соглашения, под которым поставили свои подписи Чемберлен, Даладье, Гитлер и Муссолини, как название «Чехословакия» исчезло с географических карт. На территории республики в середине марта 1939 года были учреждены германский «протекторат Чехия и Моравия», а также «независимое» Словацкое государство. В этом марионеточном государстве руководящие посты занимали деятели клерикально-фашистской «людовой» («народной») партии. Правительство якобы самостоятельной Словакии целиком зависело от Берлина и уже в конце 1941 года объявило войну Советскому Союзу.

После захвата власти клеро-фашистами загнанные в подполье словацкие коммунисты не прекратили напряженной борьбы. В эту борьбу активно включился и двадцатилетний Рудольф Яшик. За партийную работу его арестовывают и шесть месяцев держат в тюрьме. «В заключении, — вспоминал впоследствии писатель в автобиографии, — я немного политически подковался и начал изучать русский язык». Затем его забирают в армию и вскоре отправляют с артиллерийской частью на Восточный фронт. Еще до войны Яшик пытался нелегально побывать в СССР, но не в таком качестве хотел он ступить на землю Страны Советов! Теперь он старается склонить словацких солдат сдаться в плен Красной Армии, всемерно совершенствует свое знание русского языка, учит ему друзей.

Возможности перейти на другую сторону Яшику не представилось, но во время отступления с Кавказа он вместе с товарищами вывел из строя большинство орудий, все оптическое оборудование и телефонную связь своей батареи, парализовав тем самым ее действия. Ему грозил полевой суд, но начальство, боясь неприятностей для себя, предпочло замять дело. В другой раз он был арестован за антивоенную агитацию, спасла лишь амнистия. С апреля 1944 года Яшик с оружием в руках сражался в рядах партизан, затем принял участие в Словацком Национальном восстании.

Когда пришла пора выбирать себе мирную профессию, он становится скромным редактором заводской газеты «Слободна праца» («Свободный труд») в городе Партизанске; потом переходит на партийную работу в Нитре. Бесконечная скромность — отличительная черта характера Яшика-человека, которую единодушно отмечают все близко знавшие его. Он чуть ли не с детской застенчивостью воспринимал газетные и журнальные дифирамбы в свой адрес, — а таковых в последние годы его жизни появилось немало, — избегал говорить о себе. Один из друзей писателя признался в своих воспоминаниях, что только у гроба Яшика впервые узнал, сколько и какие у него имелись награды (к этим наградам посмертно добавился еще Орден труда — один из высших в Чехословакии).

Писать Яшик начал, по собственным словам, с 1940 года — «сперва стихи, целыми килограммами». По дошедшим до нас стихотворениям можно вполне определенно судить, что в молодости Яшик находился под существенным влиянием поэтики «надреализма» — словацкого варианта сюрреализма.

Беспощадная требовательность к себе побудила писателя уничтожить рукописи подавляющего большинства не только своих поэтических, но также созданных до середины 50-х годов прозаических произведений. Все эти годы Яшик был поглощен напряженным (чтобы не сказать — каторжным) литературным трудом. Но для посмертного сборника «Мрачный мост», где тщательно собрано все уцелевшее из написанного Яшиком до 1954 года (кроме газетных и журнальных статей), удалось разыскать лишь чуть больше сорока его стихотворений да десять глав начатого сразу после войны романа «Лактибрада». Из четырехсот страниц более позднего «деревенского» романа «Белый хлеб» найдено только три отрывка, опубликованные писателем в периферийной печати. Там же обнаружено несколько лирических миниатюр в стихах и прозе. В целом сборник «Мрачный мост», несмотря на его фрагментарность, красноречиво показывает, насколько упорно овладевал Яшик писательским ремеслом.

Произведения Яшика свидетельствуют о превосходном знании им отечественной и мировой классики, о широком знакомстве с зарубежной литературой XX века. В собрании книг Яшика представлены вершинные достижения словацкой литературы, сочинения русских и советских авторов, — причем не только в переводах, но и в оригинале (некоторые советские издания писатель, видимо, привез из нашей страны, куда он приезжал осенью 1958 года).

Определяющими, однако, для творческого почерка Яшика стали не влияния тех или иных художников слова, а сила и самобытность собственного дарования. Он не уставал экспериментировать, дабы в полной мере «обрести себя», — все его книги неуловимо схожи между собой и вместе с тем очень различны. Своеобразие творческой манеры писателя кроется в высокой синтетичности, в умелом сочетании различных — порою, казалось бы, полярных — начал. Неизменно глубокий социальный анализ у него удачно совмещается с мягкой задушевностью повествования, скрупулезное следование жизненной правде — с развернутой метафоричностью, возвышенная символика — с дерзкой натуралистичностью деталей, гротеск, ирония — с подлинным трагизмом.